Входная дверь слегка качнулась, впуская внутрь лето и волну лунного света. Элфи не сомневается, что в кафе пусто из-за Зверя, разгуливающего по окрестностям на каждое полнолуние. Впрочем, сам он по этому поводу не испытывает ни страха, ни беспокойства. Он не боится, потому что весит двести двадцать фунтов, и большую часть этого веса составляют его крепкие мышцы старого моряка; не беспокоится, так как знает, что завтра утром сюда к нему вновь явятся завсегдатаи за своим завтраком, состоящим из яичницы, жареной картошки и кофе. Пожалуй, думает он, стоит закрыться сегодня пораньше: выключить кофеварку, задраить люки и, прихватив с собой упаковку пива, закатиться на второй сеанс в «драйв-ин».[1] Сегодняшняя ночь словно специально создана для подобных невинных развлечений и для воспоминаний о приключениях и победах прошлых лет.
Элфи поворачивается к своей электрической кофеварке, как вдруг дверь отворяется, и ему со вздохом приходится отказаться от заманчивой идеи.
— Добрый вечер! Как дела? — так фамильярно встречает он позднего посетителя, потому что тот является одним из постоянных клиентов… хотя и редко появляется в его заведении позднее десяти утра.
Тот кивает в ответ и обменивается с хозяином заведения несколькими вполне дружелюбными репликами.
— Кофе? — спрашивает Элфи, когда вошедший усаживается на одно из обтянутых красной кожей сидений перед стойкой.
— Да, пожалуйста.
«Может быть, я еще успею на второй сеанс, — размышляет Элфи, поворачиваясь спиной к посетителю, чтобы заняться кофе. — Он выглядит не слишком-то хорошо. Наверное, устал или даже заболел. В любом случае у меня достаточно времени…»
Внезапно ход его мыслей обрывается, и Элфи издает бестолковый, приглушенный возглас. Дело в том, что гладкая выпуклая поверхность кофеварки, такой же ослепительно чистой, как и все остальное в его кафе, блестит словно зеркало, и в этом зеркале он видит картину столь же невероятную, сколь и отвратительную. Облик его клиента, того самого, с которым он здоровается каждое утро, которого все в Таркерс Миллс встречают ежедневно, меняется буквально у него на глазах. Лицо этого человека словно плавится, расширяясь; его черты искажаются до неузнаваемости. Легкая летняя рубашка растягивается до тех пор, пока швы на ней не лопаются. Элфи Нопфлер завороженно наблюдает за фантастическим зрелищем, и в его смятенном мозгу вдруг вспыхивает мысль о том, что оно напоминает ему телевизионное шоу «Невероятная куча», которое так нравится его маленькому племяннику Рэю.
Между тем в приятной, ничем не примечательной наружности посетителя проступает что-то звериное. Его спокойные карие глаза светлеют, приобретая ужасный золотисто-зеленый оттенок. Он кричит… но этот крик ломается и превращается в яростное рычание.
Это существо — Зверь, оборотень, что бы то ни было — хватается за тонкую пластиковую подставку, опрокидывая стоящую на ней сахарницу. По-прежнему рыча, оно подхватывает толстый стеклянный сосуд, из которого сыплется сахар, и злобно швыряет его в стену, где висит меню фирменных блюд.
Элфи торопливо поворачивается и задевает бедром кофейник, так что тот с ужасным грохотом падает на пол. Брызги горячего кофе разлетаются во все стороны, обжигая Элфи голени и колени. Тот громко кричит от боли и страха. Да, сейчас он боится. Он напрочь позабыл про свои двести двадцать фунтов веса, маленького племянника Рэя и полураздетую Арлен Маккюн на заднем сиденье машины. Теперь для него существует только Зверь, проникший в его кафе, только монстр из фильма ужасов, словно сошедший прямо с экрана.
Зверь запрыгивает на стойку с поразительной легкостью; от его одежды уже остались одни лохмотья. Каждое движение его сопровождаются звоном ключей и мелочи, лежащих у него в кармане.
Волк кидается на Элфи. Тот старается увернуться, но спотыкается о кофеварку и растягивается на красном линолеуме. Оглушительный рев раздается еще раз, теперь уже совсем близко от него. Элфи чувствует поток теплого, мутного дыхания, а затем ужасную боль, от которой у него темнеет в глазах: страшные челюсти Зверя вонзаются в дельтовидную мышцу его спины и рвут на части живую человеческую плоть. Хлещущая из раны кровь заливает все вокруг.
Элфи все же удается подняться на ноги, и он стоит, шатаясь, несмотря на огромную рваную рану в спине. Он пытается закричать, но не может. Белый свет луны, полной летней луны бьет прямо в глаза, ослепляя его.
Зверь вновь прыгает на беспомощного человека.
Лунный свет — это последнее, что видит Элфи в своей жизни.
Праздник четвертого июля отменили.
Марти Кослоу встречает на удивление мало сочувствия даже у самых близких людей, когда сообщает им эту ужасную новость. Возможно, оттого, что они просто не понимают всей глубины его горя.
— Перестань валять дурака, — грубо прикрикивает на него мать. Она частенько обращается с ним резко, а когда ищет этому оправдание, то говорит самой себе, что не хочет испортить мальчика только потому, что он — инвалид и ему предстоит провести всю жизнь, не вылезая из своего кресла на колесиках.
— Подожди до следующего года! — уговаривает его отец, дружески хлопая по спине. — Вот увидишь, тогда праздник будет вдвое веселей! Вдвое лучше, трам-там, и веселей! Ты убедишься в этом сам, карапуз! Ей-ей!
Герман Кослоу — учитель физкультуры в средней школе. Наверное, поэтому он почти всегда разговаривает с сыном таким дурацким голосом, который Марти называет про себя голосом Старшего Товарища. Он также нередко употребляет междометия, типа «Ей-ей!» Все дело в том, что даже само присутствие Марти нервирует Германа Кослоу. Ведь тот уже давно живет в мире физически невероятно активных детей, бегающих, прыгающих, плавающих, играющих в бейсбол. Однако иногда, когда он на время покидает этот мир, ему на глаза попадается Марти, наблюдающий за происходящим вокруг из инвалидного кресла. Вот тогда-то Герман и начинает нервничать, а нервничая, он невольно произносит слова мычащим голосом Старшего Товарища, при этом повторяя без конца «Ей-ей!» и «Трам-там!», называя Марти своим «карапузом» и другими похожими именами.
— Ха-ха, наконец-то ты не получил хоть чего-то, что тебе хочется! — заявляет старшая сестра, когда Марти предпринимает попытку объяснить ей, с каким нетерпением ожидает этот вечер каждый год: огненные букеты в небе над парком, яркие разноцветные вспышки, сопровождающиеся громкими хлопками — БА-БАХ! — эхо от которых долго гуляет между холмами, опоясывающими город. Марти десять лет, а Кэт тринадцать, и она убеждена, что все души не чают в ее брате, и только потому, что он не может ходить. Известие, что фейерверк отменен, приводит ее в настоящий восторг.
