Они выскочили из лифта и поспешили к дверям квартиры. Длинный коридор показался им бесконечным. Мальчуган уже не плакал, не стонал — он затих, а кровь из раны залила весь рукав Никитиной дубленки.
Геня быстро отперла дверь, не снимая сапог бросилась в комнату, крикнув на ходу Никите:
— Сюда!
Они очутились в маленькой захламленной неприбранной комнатке. Какие-то тряпки, коробки валялись повсюду, пол давно следовало помыть, а пыль с серванта, похоже, не вытирали с самого лета. На столе громоздились немытые тарелки, рюмки и чашки, в углу — штабеля бутылок из-под портвейна и водки. Девочка перехватила недоуменный Никитин взгляд и нахмурилась.
— Что, не нравится? Да, папа пьет! А что? — с вызовом выпалила она. Ты такого не видел, да? Твои родители небось чистюли, молоком кафель моют!
— Почему молоком? — удивился Никита. — «Кометом» или «Пемолюксом». Как все… Слушай, надо скорую вызвать.
— Не надо… — она уже справилась с собой и вновь стала кусачей и колючей. Отдернула занавеску, за которой было нечто вроде шкафчика только без дверец. Отыскала там какую-то баночку, кусочек ватки, намазала ватку чем-то пахучим и приложила к ране на руке брата.
— Вот так. Теперь он уснет. Положи его сюда, на кровать.
Она разгребла кучу какой-то ветоши, журналов, газет и под нею обнаружилась детская кроватка.
— Его, наверное, раздеть надо, — предложил Никита.
— Потом. Пусть сначала уснет. Завтра рука уже почти заживет и болеть не будет.
— Такая рана? — удивился Никита. — Да ей как минимум недели две заживать. И рубцы останутся — ожог-то глубокий.
— Никаких рубцов у него не будет, — склонившись над братом и целуя его в лобик, сказала Геня. — Это средство все как рукой снимет.
— А что за средство такое? — удивился Никита.
— Такое, — сказала Геня — как отрубила. — Ты вообще-то откуда взялся? Что-то я тебя раньше не видела.
— А мы скоро сюда переедем. Я теперь твой сосед сверху — сто сорок седьмая квартира.
— А-а-а, — протянула девочка, и поджала губки. — Значит это вы ту коммуналку купили? Тогда понятно.
— Что понятно? — не понял Никита, чувствуя как в Гене нарастает глухое, смутное раздражение. — Мы свою квартиру продали, а эту купили. Она стоит меньше, чем наша прежняя — ещё и на ремонт деньги остались.
Он вдруг понял, как ей, живущей в этом бедламе и нищете, обидно, что другие покупают новые квартиры, пускай, и продавая свои, что будут делать ремонт, начинать новую жизнь… Ему ужасно захотелось её утешить, сказать ей что-то доброе и хорошее. Но Никита видел, что она не примет от него ни сочувствия, ни утешения. Она была горда — его возлюбленная! И он должен заслужить её понимание и доверие.
— Слушай, мы так и не познакомились. Меня Никитой зовут. А тебя Геней? Это какое же полное имя?
— Евгения.
— Значит, Женя?
— Нет, не Женя, а Ева. Геней меня только те идиоты зовут.
Она скинула сапоги и достала из-под дивана тапочки. Он заметил дырочку у неё на колготках, а Ева перехватила его взгляд. И страшно смутилась. Весь её гонор вдруг как рукой сняло, она вся покраснела и от этого ещё больше похорошела. Просто на удивленье!
Худенькая, стройная, с широко раскрытыми гиацинтовыми глазами, тонкими чертами лица и длинными волосами, которые отсверкивали золотом в свете лампы… Весь её облик так не вязался с тем, что её окружало! Странно было видеть эту девочку в такой дыре. Но казалось, она не придает большого значения окружающему, словно и не живет здесь, а лишь на минутку заглянула сюда, чтобы потом исчезнуть…
Ева потерла переносицу тонким пальчиком, словно что-то обдумывая, а потом улыбнулась Никите и спросила:
— Хочешь, я тебе кое-что покажу?
— Конечно, хочу! — оживился он. — А можно мне… снять дубленку?
— Ой, извини, я тебе даже не предложила раздеться! — она снова смутилась и потупилась. — Понимаешь… у папы были гости, они… очень шумели и я всю ночь не спала. Голова совсем ничего не соображает…
— А вы… тут папина комната? Или твоя?
— У нас всего одна комната. И ванной нет. А кухня — общая. Это же коммуналка! Соседка иногда… в общем, иногда я у неё ночую и Сомик тоже. Он спит крепко. Его вообще-то зовут Елисей. Странное имя, да? Но мне нравится. Он так смешно надувает губки, вот я и прозвала его Сомиком. Он очень хороший, спокойный и ласковый. Только вот слишком доверчивый.
— А что, это плохо?
— Конечно! Разве в наше время можно кому-то доверять? Сам видел, что из этого вышло… Сунули в руку раскаленную консервную банку… Вот сволочи!
— Ты… Ева, ты можешь доверять мне! — выпалил вдруг Никита, покраснев как рак и понимая, что сморозил глупость. Разве она ему вот так сходу поверит…
Но, кажется, эти его слова ей понравились. Она улыбнулась и со вздохом откинула назад волосы, как будто освобождаясь от какого-то гнетущего чувства. Словно ждала от него чего-то подобного… и вот дождалась!
— Ладно… поглядим, — ответила она с лукавой улыбкой и выдвинула из-под стола деревянный грубо сколоченный ящик.
В нем было множество фигурок, сделанных из глины. Маленькие трогательные овечки, курочки, гривастые лошадки, коровы… У них были чуть склоненные набок головы, точно они увидали что-то особенное и с удивлением старались рассмотреть. Они улыбались чему-то и радовались — эти лошадки — и Никите, глядя на них, стало ясно, что Ева очень талантлива. Ему бы и в голову не пришло, что их вылепила девчонка-подросток, — так здорово они были сделаны!
— Нравится? — спросила довольная Геня, видя как он весь просиял.
— Очень! И ты давно этим занимаешься?
— Второй год. Я летом в одном месте глину беру, а зимой её размачиваю и вот видишь… кажется, получается.
— Да не кажется — это же просто классно! У тебя талант. Самый настоящий, можешь мне поверить. У меня мама журналист, она очень много пишет про разных художников. И меня на выставки часто берет — так что я много такого видел: и живопись, и керамику… То, что у тебя получается хоть сейчас на выставку! Только они не обожжены и не раскрашены. Но, я думаю, это можно поправить. Хочешь, я попробую связаться с кем-нибудь из хороших керамистов? Мы подъедем, поговорим, чего и как… Что нужно, чтобы весь процесс освоить. Где брать краски, какие нужны и как это все обжигать… А вообще, тебе нужно учиться. Я не знаю, где этому учат, но это тоже можно узнать.
— На краски у меня денег нет… — покачала головой Геня. — А учиться… не знаю.
Она помрачнела и задвинула ящик под стол.
— А там что? — спросил Никита, указывая на подоконник. Там тоже стояли фигурки. — Тоже твои?
