Но все равно я же совершил здесь убийство. То было хладнокровное, тщательно спланированное убийство, благодаря которым и прославился Лис-Счастливчик. Я внутренне содрогнулся, бормоча молитву, прося, чтобы тень того зла не пала на Лиону и Тоби, чтобы их не коснулись возможные последствия того злодеяния.
До последнего убийства гостиница была моим прибежищем, единственным местом, где я чувствовал себя раскованно, и, конечно, по этой самой причине я и пригласил Лиону с сыном именно сюда, за тот самый стол, где мы сидели вместе с Малхией. Казалось вполне естественным, что они сидят именно здесь, вполне естественным, что я испытываю неведомую ранее радость, глядя на них обоих именно здесь, где я получил настоящий ответ на свои мрачные, полные сарказма молитвы о спасении.
Ладно, собственные мотивы мне ясны. Но ведь и для Лиса-Счастливчика разве найдется более безопасное место, чем место недавнего преступления? Разве кто-нибудь ждет от наемного убийцы, что он возвратится на место убийства? Никто. В этом я уверен. В конце концов, я десять лет был наемным убийцей, но никогда еще не возвращался на место преступления, никогда до этого раза.
Хотя, должен признать, я привел двух обожаемых мною, невинных людей в совершенно особенное место.
Я был настолько недостоин моей давней любви и недавно обретенного сына, настолько безоговорочно недостоин, что они оба и помыслить не могли.
«И постарайся сделать так, чтобы они никогда в жизни не догадались, потому что, если они узнают, кто ты, чем ты занимался, если увидят кровь на твоих руках, они никогда не оправятся от потрясения, и ты это знаешь».
Мне показалось, я слышу тихий голос где-то совсем близко и отчетливо.
— Это верно. Ни единого слова, способного им повредить.
Я поднял голову и увидел проходившего мимо молодого человека, он прошагал вдоль стены, мимо двери люкса «Амистад», и скрылся из виду. Это был тот самый молодой человек, которого я видел внизу, у дверей фойе: в таком же костюме, как у меня, со светлыми рыжеватыми волосами и тревожным взглядом.
«Я не причиню им вреда!»
— Ты что-то сказал? — спросила Лиона.
— Нет, извини, — прошептал я. — Наверное, я разговаривал сам с собой. Прости.
Я посмотрел на дверь люкса «Амистад». Как мне хотелось выбросить из головы мысли о том убийстве. Игла в шею, умирающий, как будто от сердечного приступа, банкир — казнь проведена так ловко, что никто ничего не заподозрит.
«Ты просто бессердечный тип, Тоби О’Дар, — сказал я себе, — если вот так запросто пытаешься начать новую жизнь на том самом перекрестке, где отнял жизнь у другого».
— Ты куда-то ушел от меня, — мягко произнесла Лиона, улыбаясь.
— Извини, — сказал я. — Столько разных мыслей, столько воспоминаний. — Я взглянул на нее, и мне показалось, будто я вижу ее впервые. Лицо Лионы было таким свежим, таким открытым.
Не успела она ответить, как нас прервали.
По моей просьбе пришел гостиничный гид, и я сказал Тоби, что сейчас он отправится на экскурсию по «катакомбам» и прочим любопытным местам, которых полно в громадном отеле. Тоби был в восторге.
— Когда вернешься, будем обедать, — пообещал я. Хотя, конечно, для них это будет уже ранний ужин, поскольку обедали они в самолете.
И вот настал миг, которого я больше всего боялся и ждал с нетерпением: мы с Лионой остались наедине. Она сняла красный пиджак, ей невероятно шла розовая блузка, я же ощущал всепоглощающее желание быть с нею, и чтобы ничто и никто не мешал нам, включая и ангелов.
В этот момент я приревновал ее даже к собственному сыну, который уже скоро вернется. И еще я так явственно сознавал, что ангелы смотрят на нас, что, кажется, даже покраснел.
— Разве ты сможешь простить меня за то внезапное исчезновение? — вдруг спросил я.
На веранде не было ни одного туриста. Только мы одни сидели за стеклянным столиком, за которым я столько раз сиживал в последнее время. Нас окружали лавандовые герани и фруктовые деревья в кадках, но Лиона была прекраснее всех цветов на свете.
— Никто не винил тебя за то, что ты уехал, — сказала она. — Все знали, что случилось.
— Знали? Откуда они узнали?
— Когда ты не появился на вручении аттестатов, решили, что ты пошел на угол играть. Было несложно выяснить, что ты играл всю ночь до утра, а утром пришел домой и увидел. Ничего удивительного, что после такого потрясения ты просто исчез.
— Просто исчез, — повторил я. — Я даже не был на их похоронах.
— Твой дядя Патрик обо всем позаботился. Кажется, расходы оплатили пожарные, то есть нет, твой отец ведь был полицейским. В общем, кто-то оплатил. Не знаю точно. Я ходила на похороны. Все твои кузены были потрясены. Многие думали, что ты появишься, но никто не удивился, когда ты все-таки не пришел.
— Я сразу сел в самолет до Нью-Йорка, — сказал я. — Забрал лютню, деньги и несколько любимых книг, сел в самолет и больше ни разу не возвращался.
— Я тебя не виню.
— Но как же ты, Лиона? Я ведь даже ни разу не позвонил, чтобы спросить, как ты поживаешь. Ни разу не позвонил, чтобы сказать, куда уехал и чем занимаюсь.
— Знаешь, Тоби, когда женщина вот так теряет рассудок, как потеряла его твоя мать, когда она убивает собственных детей… Я хочу сказать, что в таком состоянии женщина вполне способна убить и взрослого юношу, каким был ты. В квартире у вас находился пистолет. Следователи нашли. Тоби, она ведь могла тебя застрелить! Она совершенно обезумела. Я вообще не думала тогда о себе, Тоби. Я думала только о тебе.
Я долго молчал. Затем наконец проговорил:
— Лиона, все это мне уже неважно. А важно, чтобы ты простила меня за то, что я так и не позвонил. Я пошлю денег дяде Патрику. Я заплачу за похороны. Это несложно. Но важна для меня только ты. Меня интересуешь ты, Тоби и, скажем прямо, мужчины в твоей жизни, а также что из всего этого получится.
— В моей жизни нет мужчин, Тоби, — ответила она. — Во всяком случае, не было, пока не появился ты. И я вовсе не жду, что ты женишься вдруг на матери Тоби. Я привезла сюда Тоби ради тебя и ради него самого.
Жениться на матери Тоби? Если бы я допустил, что подобное возможно, то прямо здесь, на веранде, сию секунду упал бы на колени и умолял ее.
Но я этого не сделал. Я отвернулся, размышляя о десяти годах жизни, растраченных впустую, когда я работал на Хорошего Парня. Размышляя о жизнях, отнятых по требованию «конторы», или «Хороших Парней», или черт его знает кому еще я так лихо и без остатка продал свою восемнадцатилетнюю душу.
— Тоби, ты вовсе не обязан рассказывать мне, чем занимался все эти годы, — внезапно проговорила Лиона. — Вовсе не должен объяснять, какой стала твоя жизнь. У меня не было мужчины, потому что мне не хотелось, чтобы у сына появился отчим, и я твердо решила, что приходящих отчимов у него тоже никогда не будет.
