Байрон не показал ни малейшего вида, был он удивлен или обрадован. Его поза подчеркнуто оставалась прежней.
— Действительно, вот так, мисс Клермон. То, что вы следуете за мной за тысячу миль говорит что-то о вас. Или кое-что обо мне.
Он протянул руки, приветствуя, но не Клер, а Шелли. Это было похоже на благословение кардинала. Байрон, в красном наряде из албанского халата. — Шилл!
Шелли ответил на прозвище ухмылкой. Я ненавидела это имя. Это было имя, которое Джоанна Сауткотт, религиозная маньячка, намеревалась дать своему сыну, по ее мнению, новому Мессии. Вместо этого она скончалась от водянки. Байрон отчетливо наслаждался этой нездоровой и символичной иронией.
— Я мечтал о встрече с момента наших споров на метафизические темы на Пиккадили, — сказал Шелли, поднимаясь по лестнице.
— И ты читал свои стихи, — добавил Байрон. Он протянул руку и потрепал мокрые волосы Шелли. Его рука была украшена перстнем в форме змеиной головы. — Чем больше я читаю твоих стихов, тем более прекрасными я их нахожу. Добро пожаловать.
Когда Шелли, взбираясь по ступенькам, бросил сумку маленькому слуге Бобу Раштону, лорд повернулся к нам, обращаясь со словами:
— Всем добро пожаловать!
Я последовала за Шелли. Достигнув Байрона, я чуть склонила голову и наклонилась в вежливом поклоне. Он знал, что я избегаю смотреть ему в глаза.
— О, Вы так учтивы, — сказал он, беря мою руку и целуя ее, впрочем совершенно холодно.
— Надеюсь, что так, если ничего больше.
Это был именно тот момент, когда мне пришлось взглянуть ему в глаза, потому что он ждал и не отпускал мою руку. Я пыталась освободиться, но не могла. Он повернул ладонь кверху и поцеловал ее еще раз. Я вздрогнула, ошеломленная сухостью его языка. Затем он освободил мою руку. — Ах, да — прозвучало в ответ, — если ничего больше.
Я поспешила наверх, скорее озадаченная, чем обиженная, но любое из моих чувств было его маленькой победой, незаметной демонстрацией власти. Клер шла непосредственно следом за мной. Она поднималась по лестнице с угрюмым видом, не замечая Байрона. Раздался крик, и я остановилась.
Он обнял ее сзади, положив руки ей на грудь. Когда крик превратился в смех, он увлек ее назад, и припал к ее шее, покрывая всю ее страстными поцелуями. Казалась, он способен задушить всю ее своей страстью. Клер всхлипывала и стонала в страстных объятиях.
Зрелище было настолько неестественным, насколько отвратительным. Я немедленно отвернулась и продолжила путь наверх.
И опять меня подстерегала неожиданность. Я в ужасе отпрянула, увидев перед собой косматое бородатое лицо с огромными спиралевидными рогами. Лицо, оказавшееся козлиной мордой, издало хриплый звук, двигая челюстями. Затем принялось за свисающий край ковра, словно это был не ковер, а сочный корм. Я пришла в себя.
Чуть позади козла, в полутени, стоял молодой человек в позе денди. Он был одет в золотой, расшитый галунами, шелковый приталенный пиджак. Яркий пояс застегивался на жемчужные пуговицы. Хвост рубашки, вылезавший из-под пиджака создавал впечатление боевого петуха. На нем были шелковые, без единой складки, брюки и безукоризненно отполированные туфли. Его красота была кукольной. Густые локоны, как у Байрона — в подражание Байрону, хотя оливковый цвет лица и темные глаза, большие и не похожие на байроновские, давали некоторую разницу. У него была тщательно ухоженная итальянская кожа, выщипанные брови, накрашенные губы. Красавчик. Но его оленьи глаза были пусты, рот не выразителен, вся внешность искусственна, и несколько напряженная поза говорила о дисгармонии. Это был клоун, не осмеливающийся смыть краску с лица.
— Я должен был представить вас! — раздался голос Байрона снизу. — Я не мыслю путешествия без своего зверинца!
Глаза денди блеснули вспышкой, но сразу погасли. Он гордо отвернулся и удалился. Козел, также встревоженный, поплелся в другом направлении. Я поднялась на площадку, где меня ожидал Раштон, чтобы проводить меня в мою комнату. Когда я шла по узкому мрачному коридору, который вместо того, чтобы уменьшать, увеличивал все звуки, до меня донесся экстатический хохот моей сестры Клер, смешанный с глухим эхом издевательского смеха лорда Байрона.
Я взглянула на свое отражение в овальном зеркале на туалетном столике и была поражена тем, что увидела. Полумрак в комнате для гостей создавал картину, словно у меня были синие полумесяцы под глазами, впалые, как у чахоточной, щеки. Может быть, зеркало, как освещение, и как весь дом было предназначено давать нам иллюзию того, что мы не представляем на самом деле. Либо, напротив, показывали нам реальность, тогда как жизнь, которой, по нашему мнению, мы жили, была иллюзией.
В зеркале, когда я в полсилы пыталась завязать тесемки, готовясь к ужину, я увидела Шелли в другом конце комнаты. Он казался очень далеко, наверное, из-за искажения, производимого зеркалом. Я наблюдала, как он снял рубашку, повязал ее вокруг талии и погрузил лицо в таз с холодной водой, затем растер лицо и плечи полотенцем.
Вопросы, вопросы. Почему я? В чем смысл всего этого? За кем я следую? Действительно ли это Клер? Я смотрела на его мускулистые обнаженные плечи. Лицо, которое я любила. Тело, которое я любила. Губы, которые говорили, что любят меня. Почему я чувствую такой сильный страх, почему так странно сосет под ложечкой?
И что там висит над большим камином, призванное погрузить нас в спокойный сон? «Кошмар». Ранний Фузели. Плохой сон в красках. Знаменитый низкий дикий мир гоблинов и ночных страхов. Так. Если мне суждено умереть во сне — то что? Эти инкубы и чертята будут сидеть рядом — или кто-нибудь еще?
Шелли подошел ко мне и дотронулся до моего плеча:
— Что-то случилось?
Я отбросила свои глупые мысли, полуулыбнувшись, полувздохнув. Я попыталась найти слова, чтобы описать мои чувства, но не смогла. Я взяла в руки щетку для волос.
— Ничего, ничего…
Я не оборачивалась к нему.
В молчании я расчесывала волосы, пока он не ушел. Тогда я закрыла глаза. Ничего не случилось.
Ничего.
Все страсти, все любви мои возьми.
От этого приобретешь ты мало.
Все, что любовью названо людьми,
И без того тебе принадлежало…
Войдя в гостиную, мы обнаружили сидящего в кресле с высокой спинкой Байрон. Его здоровая нога покоилась на искалеченной. Он вносил исправления для следующего издания «Английских Бардов», делая на полях пометки типа «неверно», «слишком грубо», «сумасшествие» и просто «Жаль, что я это вообще написал». В это время на заднем плане этой картины Клер, сидевшая на подоконнике с гитарой на коленях, пела в полный голос традиционную балладу, которую мы уже не раз слышали прежде:
