Он взял ручку и на поле утреннего выпуска «Трибюн» изобразил кольцо.
— Из Сан-Франциско прислали описание ее кольца. Как видите, бриллиант находится в центре кольца, там, где скрещиваются хвосты двух золотых змеек… А вот кольцо с пальца женщины в морге.
Он быстро набросал другое кольцо, где бриллиант покоился в зубах двух золотых змеек.
— То есть кольца разные, — произнес он своим ровным, приятным голосом.
— Подобные кольца не такая уж редкость, — заметил я, припомнив, что вчера вечером в парке видел похожее кольцо на пальце у бледнолицей девушки. И тут же меня осенило: да ведь это, наверно, именно ее тело лежит сейчас в морге!
— И все-таки, — внимательно глядя на меня, спросил Джеймисон, — что вы об этом думаете?
— Ничего, — ответил я, хотя вся сцена ожила в моем воображении: грифы, застывшие на скалах, поношенное черное платье, мертвенно-бледное лицо — и кольцо, сверкающее на пальце тонкой руки!
— Ничего, — повторил я. — Когда мне отправляться, мистер Джеймисон? Вам нужен портрет? Или что-то другое?
— Портрет… Точный рисунок кольца… И… гм… И в центре будет общий вид морга в ночное время. Раз уж мы занялись этим, поможем людям ужаснуться.
— Но, — возразил я, — линия нашей газеты…
— Не беспокойтесь, мистер Хилтон, — промурлыкал Джеймисон. — Я в силах подправить линию нашей газеты.
— Я в этом не сомневаюсь, — сердито выпалил я.
— Да, в силах, — безмятежно улыбаясь, повторил он. — Видите ли, дело Тафт заинтересовало общество. И меня… Меня тоже.
Он сунул мне в руки утреннюю газету и ткнул в крупную «шапку». Я прочел: «Мисс Тафт мертва! Ее женихом был мистер Джеймисон, широко известный редактор».
— Как! — ужаснувшись, изумленно воскликнул я.
Но Джеймисон уже вышел из кабинета, и я слышал, как он со смехом беседует с посетителями в комнате для сотрудников.
Я бросил газету и выскочил прочь.
«Жаба! — возмущался я снова и снова. — Хладнокровная жаба! На всем готов заработать, даже на исчезновении невесты! Нет, будь я проклят! Всегда знал, что он хладнокровный, бессердечный крохобор, но даже не думал… даже не представлял…»
У меня не хватило слов.
Плохо соображая, что делаю, я вынул из кармана «Геральд» и увидел колонку, озаглавленную: «Мисс Тафт нашлась! Опознана по кольцу. У ее жениха мистера Джеймисона огромное горе».
С меня было достаточно. Я выскочил на улицу, поспешил в Сити-Холл-парк и сел на скамейку. И пока там сидел, все больше и больше проникался отчаянной решимостью нарисовать лицо мертвой девушки так, чтобы у Джеймисона застыла в жилах его рыбья кровь. Я изображу мрачные тени морга в виде призрачных фигур и отвратительных лиц, и в каждом лице будет проглядывать какое-то сходство с Джеймисоном. О, я прошибу его холодное змеиное безразличие! Я столкну его со Смертью в таком ужасающем виде, что даже такой бесстрастный, гнусный, бесчеловечный тип, как он, содрогнется, словно от удара кинжала. Конечно, я потеряю место, но это уже не беспокоило меня, я все равно решил уволиться, не желая оставаться в коллективе рептилий в человеческом облике.
И пока я сидел в залитом солнцем парке и, сгорая от ярости, старался скомпоновать такой рисунок, который оставил бы неизгладимый след ужаса и страдания в мозгу моего начальника, мне вдруг вспомнилась бледнолицая девушка в черном платье, встреченная в Центральном парке. Неужели это ее бедное стройное тело лежит в заполненном мрачными тенями морге? Говорят, безысходные размышления оставляют печать на лице человека. Именно такое впечатление осталось у меня от ее вида, когда я разговаривал с нею и она отдала мне какие-то письма. Письма! Я совсем забыл о них, но теперь вынул их из кармана и посмотрел на адреса.
«Удивительно, — подумал я. — Они все еще влажные. И пахнут соленой водой».
Я снова взглянул на адрес, написанный ровным красивым почерком образованной женщины, получившей воспитание во французском монастыре. На обоих письмах был один и тот же адресат: «Капитан д’Иньоль. (Незнакомый доброжелатель)».
— Капитан д’Иньоль, — повторил я вслух. — Черт возьми, где-то я уже слышал это имя!.. О боже! Где этот проклятый… Где этот чудной?..
Кто-то сел рядом со мной на скамейку и положил мне на плечо тяжелую руку.
Это был француз. «Вояка Чарли».
— Вы произнесли мое имя, — безучастно произнес он.
— Ваше имя?
— Капитан д’Иньоль, — повторил он. — Это мое имя.
Я узнал его, хотя он и надел темные очки, и в тот же самый момент меня осенило, что д’Иньоль — это тот самый предатель, которому удалось бежать. Да, теперь я все вспомнил!
— Я капитан д’Иньоль, — снова произнес он, и я заметил, что он держит меня за рукав пиджака.
Видимо, непроизвольно получилось так, что я брезгливо отодвинулся, и парень отпустил мой пиджак и выпрямился.
— Я капитан д’Иньоль, — проговорил он в третий раз, — обвиненный в измене и приговоренный к смерти.
— И невиновный! — невольно сорвалось у меня с губ.
Что побудило меня произнести эти слова, я, наверно, никогда не пойму, но именно я, а не он, вдруг задрожал, охваченный необычным возбуждением, и именно я, а не он, импульсивно протянул ему руку.
Даже не дрогнув, он взял мою руку, почти неощутимо пожал ее и отпустил. Тогда я протянул ему оба письма и, видя, что он не смотрит ни на них, ни на меня, сунул их ему в руку. Только тогда он вздрогнул.
— Прочтите их, — сказал я, — они написаны вам.
— Письма! — потрясенно произнес он голосом, в котором не было ничего человеческого.
— Да. Они адресованы вам. Теперь я это понимаю…
— Письма!.. Письма, адресованные мне?
— Вы ничего не видите? — воскликнул я.
Он неуверенно поднял руку и снял темные очки. Точно в центре каждого глаза вместо зрачков я увидел крошечные белые пятнышки.
— Вы слепой! — запнувшись, выговорил я.
— Вот уже два года как я не могу читать, — сообщил он.
Он провел кончиком пальца по письмам.
— Они мокрые, — сказал я. — Надо… Вы не хотите, чтобы я прочел их?
Он надолго замолчал, вертя свою трость. Ослепительно сияло солнце. Я молча наблюдал за ним. Наконец он проговорил:
— Прочтите, месье.
Я взял письма и сломал печати.
В первом письме был влажный, выцветший лист бумаги, на котором осталось всего несколько строчек: «Мой дорогой, я знаю, что ты невиновен…» На этом текст заканчивался. Но в расплывшемся ниже пятне я сумел разобрать: «Париж должен знать… Франция должна знать, потому что наконец-то я получила убедительные доказательства, и я отправляюсь в путь, чтобы найти тебя, мой солдат, и передать их в твои любимые отважные руки. Там, в военном министерстве, уже все знают… у них есть копия признания предателя… но они не хотят публичной огласки… они не решаются противостоять удивлению и негодованию нации. Поэтому в понедельник я отплываю из Шербура на лайнере «Зеленого креста», чтобы привезти тебя обратно к себе домой, где ты сможешь встать перед всем миром без страха и упрека. Алина».
