Но я, как самая последняя идиотка, почему-то не стала прислушиваться к такому простому и мудрому совету. Вместо этого я глубоко вздохнула и упрямо двинулась вниз, в прохладный сумрак полуподвального помещения…
По мере того, как я, шаг за шагом отдаляясь от входной двери, преодолевала круто уходящие в глубину здания ступени, в узком коридорчике становилось все темнее, и я поспешно извлекла из кармана телефон. Конечно, толку от слабенького света мобильника было немного, но теперь хотя бы можно было различать очертания лестничного пролета под ногами, и, когда спуск наконец закончился, я, свернув за угол, оказалась на пороге какого-то небольшого зала. Свет в нем был слегка приглушенным и подрагивающим, потому что исходил от колеблющихся язычков свечного пламени. Свечи, которых здесь было довольно-таки много – никак не меньше сотни, – располагались на стоящих по углам трехъярусных подставках из металлических окружностей. И что-то в этих свечах вызвало у меня неясную тревогу. Я растерянно оглянулась. Свечи бросали ломкие рыжеватые блики на покрывающую пол черную кафельную плитку и отражались в стеклянных витринах хаотичным танцем перемигивающихся искр. Больше никакого освещения в помещении, по-моему, не было. Ни неоновых ламп, ни декоративных светильников, ни люстры на потолке! Вообще ничего! Мало того, сам потолок, как и пол, тоже был черным, словно его наглухо задрапировали тканью цвета непроницаемого ночного неба, только – в отличие от кафеля – он полностью поглощал свет…
Почувствовав себя очень неуютно, я подумала, что все-таки что-то напутала с адресом и наверняка приперлась не туда. Даже если здесь и располагался какой-то магазин, то он больше всего подходил бы для тусовки мрачно-романтичных готов или вечно тоскующих эмо. Что касается меня, то я ни к тем, ни к другим себя никогда не причисляла, и поэтому изучать содержимое витрин мне совершенно не хотелось. Желание у меня сейчас было только одно: как можно быстрее покинуть это странное безлюдное место.
Я уже развернулась, готовая вновь нырнуть в темный коридор, из которого только что вышла, и по уже знакомой мне лестнице проделать путь назад.
И в этот момент тишину за моей спиной прорезал слегка хрипловатый женский голос:
– Могу я чем-нибудь помочь?
Я испуганно вздрогнула, резко обернулась и прямо напротив, за прилавком, увидела высокую и очень красивую, как настоящая фотомодель, девушку. Я была готова поклясться, что еще минуту назад ее здесь не было, но сейчас она стояла в трех метрах от меня и явно ожидала ответа.
Почему-то ощутив в ногах противную мелкую дрожь, я попыталась вежливо улыбнуться и отрицательно помотала головой.
– У нас прекрасный ассортимент, – невозмутимо продолжала девушка. – Вот, пожалуйста… светящийся в темноте трехмерный объемный контур, фирменные ластики для растушевки, холсты для миниатюр…
– Спасибо, но мне ничего этого не нужно, – пробормотала я, глядя на руки девушки, которая, словно не слыша меня, продолжала выкладывать перед собой все новые и новые принадлежности для художников. При этом, когда она опускала на прилавок очередной извлеченный из витрины предмет, ее узкие длинные ногти, покрытые черным лаком, со стуком касались стекла. – Я зашла сюда просто из любопытства…
– Правда? – широко улыбнулась девушка, продемонстрировав идеально ровные и белоснежные, как на рекламном плакате, зубы. – Тогда, может быть, что-нибудь из живописи? Кстати, именно сегодня у нас выставлена очень интересная коллекция картин…
– Картин? – пробормотала я, лихорадочно размышляя о том, как бы отсюда побыстрее исчезнуть, не обидев при этом свою собеседницу. Тем временем девушка тряхнула головой, откинув за спину длинные темные волосы, и встала вполоборота к стене, будто бы приглашая меня оценить натянутые на мольберты полотна, от которых, казалось, исходил свежий запах еще не успевшей до конца высохнуть краски.
Их было три. Взглянув на них и тут же об этом пожалев, я поспешно отвела глаза в сторону. Но было поздно. Мне вполне хватило и нескольких секунд, чтобы запомнить каждую деталь этих жутких полотен и ощутить уже знакомый мне приступ панического страха. Точно такого же, который совершенно неожиданно настиг меня сегодня в школе… Картины были по-настоящему ужасны! Когда я была совсем маленькой, меня пугали рисунки из одного толстенного альбома с репродукциями на плотной глянцевой бумаге. Я знала, что бабушка приобрела его во Франции и почему-то считала гордостью своей коллекции. Позже я выяснила, что автора картин-страшилок звали Иероним Босх, и современники заслуженно называли его «почетным профессором кошмаров». Так вот, по сравнению с тем, что я видела сейчас перед собой, работы великого голландского живописца позднего Средневековья просто отдыхали и казались всего лишь несуразными кадрами из каких-то дурацких мультиков.
– Мне пора идти, – выдавила я из себя, чувствуя, что просто не могу здесь больше оставаться.
– Хорошо, – легко согласилась девушка и положила передо мной плоский футляр из черного пластика.
– Что это? – недоуменно поинтересовалась я, с подозрением глядя на лежащий на прилавке предмет.
– Карандаши, – лаконично ответила она и открыла коробку, в которой действительно лежали карандаши. Шесть штук. Как в самом простеньком наборе для малышей. – Нравится?
Я пожала плечами, нерешительно протянула руку и вытащила один из карандашей. Он был самым обычным. Правда, на его деревянном корпусе я не увидела ни названия фирмы-производителя, ни обозначения мягкости грифеля. Я уже собиралась положить карандаш обратно, как мне вдруг показалось, что его грани наполнились холодом. Я с удивлением уставилась на инструмент.
– Специальный эффект, – произнесла девушка, словно отвечая на мой немой вопрос. – Не позволяет пальцам потеть во время работы.
– Это шутка? – нерешительно спросила я.
– Это подарок! – ответила она, забирая у меня карандаш и отправляя его обратно в коробку.
– Подарок? – удивилась я.
– В рамках благотворительной акции, – туманно изрекла девушка и протянула мне коробку.
– Спасибо, – вежливо произнесла я, не зная, как вести себя дальше, и, сильно сомневаясь по поводу того, правильно ли я поступила, взяв у нее карандаши.
Вместо ответа девушка взмахнула огромными кукольными ресницами и впервые за все время нашего с ней разговора посмотрела прямо на меня, а я, натолкнувшись на ее взгляд, чуть не поперхнулась. От неожиданности. И от испуга. Потому что таких глаз мне еще ни разу в жизни ни у кого не приходилось видеть! Они были пустыми. В том смысле, что ничего не выражали. Вообще ничего! Словно принадлежали манекену. Я оторопело смотрела в эти глаза и видела пляшущие в них огоньки свечей. И только теперь сообразила, что же меня смутило, едва я оказалась в этом магазине. Свечи были отлиты из черного воска! Нет, конечно же, во всю эту ерунду, связанную с разными зловещими обрядами, черной магией и колдовством, я никогда особо не верила, но на душе у меня все равно стало неуютно.
