— Конечно, — кротко согласилась жена и добавила, — она плохо поступила, связавшись с этим мексиканцем.
— С грязным поденщиком, оборванцем! Только самая последняя шлюха могла поселить у себя такую шваль!
— О, прошу тебя, не горячись и не говори таких слов.
— Шлюха!.. И я никогда не скрывал того, что об этом думал, — уже более спокойно добавил Коули, возвращаясь к еде. — А знаешь, из мальчишки вышел толк. Кто б мог подумать, он стал ученым, в разных странах побывал. — Коули отпил из бокала и сообщил уже совсем довольным голосом: — Ему наш ресторан очень понравился. Он даже попросил меня расписаться на нашей фирменной салфетке — говорит, что коллекционирует салфетки всех первоклассных ресторанов. Вот так-то!
* * *
Вечер совсем оттеснил сумерки, но на безлюдной зеленой улице с симпатичными особнячками было светло от окон и фонарей, отблески которых достигали газонов и цветочных кустов перед домами. Люди в домах отужинали или еще сидели за столами, кто-то был в городе, в кино, у друзей, как в доме с потухшими окнами, к которому вприпрыжку шла небольшая девочка, возвращаясь домой с музыкальных уроков. Размахивая скрипичным футляром, она весело и чуть карикатурно напевала что-то из той немецкой классики, которой ее только что усердно пичкали.
Поравнявшись с неосвещенным особняком, она толкнула небольшую калитку и, продолжая напевать, направилась по дорожке к крыльцу. На середине девочка внезапно остановилась и посмотрела в сторону на газон с высокими в человеческий рост кустами чайной розы.
— Ой, здрасьте, кто к нам пож-а-ловал, — растягивая слова произнесла она, потом положила на землю скрипку и подбежала к кустам. — Ну-ка, ну-ка, — она скрылась за кустами. — Ай!!.. Что это?! — Она тут же стремительно выскочила, отбежала к дорожке и удивленно посмотрела на руку. — Зачем… как больно… ой!
Девочка растерянно поглядела вокруг, в надежде на помощь, но дом смотрел на нее темными глазами.
И что-то страшное вместе с болью зашевелилось внутри у ребенка. Из глаз вдруг ручейками побежали слезы.
— Мама… мамочка… — жалобно позвала она в пустоту и заспешила на непослушных ногах к дому. Но у крыльца ее качнуло, и потеряв направление ребенок остановился. Тут же качнуло сильней, повело в сторону и бросило на землю. Маленькое тело попробовало приподняться, дернулось сбоку набок… дернулось еще и через несколько секунд застыло. Дом смотрел на это равнодушными черными окнами, на улице не было ни машин, ни прохожих, и странные розовые кусты не шелохнули ни одним своим листочком.
* * *
Поначалу, вернувшись домой, Гамильтон находился в отличном настроении. Они прекрасно посидели, все было на классном уровне, и Гильберта так хорошо было видеть после стольких лет.
Хотя такие встречи наводят и легкую грусть, потому что прикасаешься к далекому прошлому, как ко вчерашнему дню. Двадцать лет миновали, а он сейчас помнит все так пронзительно ясно, что страшновато делается. Это уже не память, а ощущения. Непосредственные и неотличимые от тех, что были тогда.
Как будто он еще сегодня утром отправился в школу, а вот сейчас, вечером, присев на край стула, думает о том, что нужно сделать завтра.
Что часть предметов можно не учить — его недавно спрашивали по ним и завтра наверняка не спросят… Что надо побольше работать на баскетбольных тренировках, с такой техникой, как сейчас, ему не удержаться в основном составе и могут посадить на лавочку для запасных… На ночь не забыть выучить очередную порцию в двадцать французских слов… потом мама просила его наконец постричься… и, черт возьми, надо как-то прекращать это безобразное издевательство над Гильбертом. Это уже хамство, а не шутки. И скотина Барток заводит всех остальных. Неделю назад, когда Фрэнк попробовал с ним мирно по-приятельски поговорить, тот посмотрел на него зло и нагло и заявил, чтобы Фрэнк не лез куда не надо, не то хуже будет. Фрэнк не стерпел такой угрозы, и если бы их сразу не растащили… Нет, так ничего не добьешься — Барток выше на целую голову и сильней…
Зазвонил телефон, но Гамильтон не сразу его услышал, только третий сигнал вывел его из оцепенения.
— Вы еще не спите, шеф? — говорил сержант Фолби. — Тут одна очень скверная история.
— Что именно?
— Погибла девочка, подозрение на змеиный укус. Дочь Уолтера, директора нашего городского госпиталя.
— Как это случилось?!
— Они с женой были в гостях, а девочка возвращалась с музыкальных уроков. Ну, и в саду на их участке… укус в руку.
— Нужно срочно поднять всех полицейских и прочесать окрестности, предупредить жителей вокруг.
— Прошу прощения, шеф, но я уже отдал такой приказ.
— Спасибо, Майкл, молодец. — Гамильтон на секунду задумался. — Знаешь что, если в ближайший час поиск ничего не даст, надо его прекратить и сделать новую попытку утром, тем более, жители предупреждены, и ночью змея не опасна.
— Хорошо, шеф, я понял. Черт побери, ведь ни одна змея не заползала в город за много лет! Говорят, их и в пустыне-то осталось мало. К тому же ей надо переползти автостраду — чего ее понесло?
— Не знаю, Майкл, в природе всякое бывает. Труп девочки отправили на экспертизу?
— Да, в госпиталь, в патанатомическое отделение. Но сцена была ужасная, миссис Уолтер, она не хотела отдать нам тело, пока муж не затолкал ей в рот какие-то сильные таблетки… несчастные люди!
Гамильтон хорошо знал эту семью. Мэри Уолтер была тремя годами младше него и училась вместе с его сестрой. Теперь он вспомнил, что сестра крестила девочку, а он сам недавно заезжал к ним в дом по какому-то делу к Биллу и разговаривал о музыке с десятилетней Джейн. Веселый талантливый ребенок, и так вот… Ему самому страшно об этом думать, а что же сейчас чувствуют несчастные родители — Мэри, Билл?
Завтра придется звонить и рассказывать о случившемся маме и сестре…
Чтобы хоть как-то сбросить с себя комок ужасных мыслей, он набрал телефон госпиталя, представился и попросил связать его с дежурным патанатомом. Пришлось несколько минут подождать. Потом голос на другом конце назвался и заговорил:
— Я только что закончил экспертизу, завтра утром мы доставим официальное заключение к вам в управление, но сомнений нет — это укус гремучей змеи. Осенью их яд особенно интенсивен, к тому же укус пришелся прямо на несколько крупных сосудов, так что потеря сознания должна была произойти секунд через восемь-десять, и почти тут же — смерть.
* * *
Сержант Фолби заехал за ним в восемь утра. Тут же на переднем сиденье расположился Дик Терье.
Гамильтон хмуро поздоровался, готовясь к неприятной процедуре — надо было прибыть на место происшествия, где по всей форме составят протокол о случившемся, и не явиться при таких обстоятельствах лично самому было бы просто непристойно.
