Тварь с лицом Аникеева сипло выдохнула и стала обнюхивать салон. Затем нервно повела мордой (лицом) и отступила на шаг назад. Через несколько секунд возле автомобиля стояло прежнее существо с крысиной мордой. Оно хрюкнуло и отступило в темноту.
Медленно, стараясь не дышать, Аникеев открыл глаза. Где-то позади автомобиля послышались шаги существа.
Аникеев смотрел в треснувшее зеркало заднего вида, и его лицо медленно покрывала мертвенная бледность – тварь опустилась перед Ангелиной и после недолгого обнюхивания… осторожно, почти нежно подняло бесчувственную лилипутку и, довольно рыкнув, в два прыжка скрылась в темноте.
Вскоре пришел в себя Сергей. Они сидели с Женей, обнявшись, что-то бормоча друг другу.
Прошло десять минут, и Аникеев решился завести мотор. Он не переставал думать о кресте, который был у него в кармане. Неужели эта гадина не тронула их из-за него?!
– Ваш друг… жив? – дребезжащим голосом спросил он у ребят, имея в виду Максима.
– Пульс вроде есть, – отозвался Бакунин. – Он голову разбил. Тут кровь…
Аникеев безучастно посмотрел в окно. Кровь… В доме кровь, в подземелье кровь, на снегу кровь, в машине – тоже кровь… Господи, когда это закончится?!
На удивление, машина завелась с полоборота.
– Как оно смогло остаться в живых? – недоуменно спросил Сергей. – Это что, Терминатор какой-то?!
Аникеев ничего не ответил, с болью подумав об Ангелине.
– До трассы километров десять, – сказал он после некоторого молчания. – Поймаете попутку, и езжайте домой. До Нового года осталось полтора часа, – прибавил он, посмотрев на командирские часы со светящими стрелками, полученные в свое время за безупречную службу.
Остаток пути все молчали, лишь изредка стонал Максим.
Когда они остановились, майор вышел из машины. Ребята привели в чувство Фирсова и тоже вышли. Аникеев посмотрел на них и сказал:
– Мне очень жаль, что все так вышло. Надеюсь, мы никогда больше не увидимся.
– Где Ангелина? – срывающимся голосом спросил Макс. Держась за разбитую голову, он неуклюже вылезал из «УАЗика».
Скрепя сердце, бывший участковый рассказал ему, что видел, и реакция Фирсова просто всех потрясла. Вцепившись в Аникеева, он в бешенстве завопил:
– Он забрал ее, а ты просто сидел и смотрел?! КАК?! КАК ТЫ СМОГ ДОПУСТИТЬ ТАКОЕ, СВОЛОЧЬ?!!
Сергей с Женей с трудом отодрали обезумевшего друга от майора. Аникеев угрюмо молчал, даже не пытаясь оправдываться.
– Макс, идем с нами, – стала умолять его Женя. – Мы вырвались оттуда, смотри, вон дорога, скоро мы будем дома!
– Я возвращаюсь, – глухо сказал Максим и полез в машину. Ошарашенные Бакунин с Алексеевой на мгновенье потеряли дар речи.
– Ты что, Макс? – глупо улыбаясь, спросил Сергей. – Хватит шутить. И так, бля, нашутились уже. Я на всю жизнь этот Новый год запомню.
– Ее наверняка нет в живых, – попробовал урезонить парня Аникеев. – Если она не погибла от удара, то эта мразь ее точно прикончила.
«А может, и нет», – добавил он про себя, вспомнив, с какой осторожностью тварь подняла лилипутку.
– Максим, я прошу тебя! – продолжала упрашивать Евгения Фирсова, но тот был непоколебим.
– Всего хорошего, – сухо попрощался он с товарищами и отвернулся, показывая, что разговор окончен.
– Дело твое, парень, – пожал плечами Аникеев и сел в машину. Посигналив на прощание, он развернул автомобиль. В лицо обалдевшим ребятам метнулась снежная пыль.
– С ума сошел, – шепотом сказала Женя и снова расплакалась. Сергей гладил ее по волосам. Через минуту они голосовали на трассе. Им повезло, и вскоре их подобрал какой-то сердобольный пенсионер на раздолбанной «четверке»…
* * *
Борис Арбузов потерял счет времени. Он бесцельно слонялся по Галерее, то проваливался в успокаивающее беспамятство, то снова выныривал на поверхность реальности, а мертвецы безмолвно взирали на замерзающего человека, в котором с каждой минутой угасала жизнь. Этнограф безудержно плакал, не замечая, что слезы тут же ледяной коркой стягивают его лицо. Он тормошил трупы своих родных, гладил их, прижимался губами, ему начинало казаться, что они не умерли, что это какая-то досадная ошибка и в следующее мгновение Лена тряхнет копной своих густых волос и ласково улыбнется ему, а Верочка…
Он вдруг замер на месте, прислушиваясь. Сзади послышались тихие шаги. Арбузов медленно обернулся. К нему приближалась Ангелина. Лилипутка шла размеренным шагом, маленькое личико было серьезней некуда. Немигающий взор сверлил этнографа.
– Ангелина? – удивился мужчина, моргнув мутными глазами. Он облизал пересохшие губы. – Ты ведь уехала?!
Девушка подошла ближе, и Борис удивился еще больше – на ней почти ничего не было, за исключением прозрачной комбинации в рваных дырах. На руках лилипутки краснели глубокие царапины, ноги тоже были в крови.
– Ты скучаешь по ним? – хрипло прошептала Ангелина, сверкнув глазами. Борис отшатнулся, а девушка хитро прищурилась: – Ты боишься меня? Странно… подойди ко мне.
Словно загипнотизированный, этнограф шагнул вперед, затем неожиданно упал на колени. Губы его скривились, как у обиженного ребенка.
– Не плачь… мой мальчик, – покровительственно сказала Ангелина и распахнула свои объятия.
– Мне так плохо, – шмыгнул носом Арбузов. Он снова облизнул губы, и сквозь дыру в щеке, которую оставила тварь, было видно, как движется покрытый желтым налетом язык.
– Я вылечу тебя, – мягко произнесла лилипутка и вдруг, резко прижав к себе голову этнографа, молниеносным движением выкрутила ее на сто восемьдесят градусов. Хрустнули шейные позвонки, и голова мужчины безвольно повисла. Он умер мгновенно. Ангелина засмеялась низким голосом и направилась к двери.
Выйдя из подземелья, Ангелина с интересом поглядела на маленькую девушку, которая без сознания лежала у выхода. На ней была рваная комбинация, тоненькие ручки «украшены» царапинами, ножки в крови. Это была точная копия Ангелины.
Существо, сломавшее шею этнографу, зашлось в лающем смехе, потом лизнуло царапину на правой руке, после чего, насвистывая какой-то мотив, засеменило дальше по коридору.
* * *
«УАЗ» пролетел по ночной Алексеевке. Согласно устоявшейся здесь традиции, дома были заперты, улица безлюдна. Новый год тут не отмечали. Одинокий автомобиль медленно катил по снежной дороге. Дребезжала погнутая при падении дверь, в двигателе появились какие-то подозрительные шумы, но машина, чихая и кашляя, упорно продвигалась вперед.
– Не знаю, как бы я поступил на твоем месте, – нарушил долгое молчание Аникеев. – Но я уважаю твой выбор.
– Весьма признателен, – вяло отозвался Максим. Теперь, когда назад уже пути не было, он вдруг засомневался – а может, не стоило проявлять такое геройство? В конце концов, она всего лишь лилипутка, к тому же убийца…
«Не обманывай сам себя, – прошептал ему внутренний голос. – Ты и вправду неравнодушен к ней…» Фирсов стиснул зубы.
– Надеюсь, она жива, – проговорил он, стараясь держать себя в руках.
Бывший майор с сочувствием посмотрел на парня.
Стрелка датчика бензина была почти на нуле. Вскоре двигатель заглох. Аникеев переключился на резервный бак. Там должно было оставаться немного бензина.
– Езжай, родимый, – тихо попросил бывший участковый, и автомобиль завелся. – Скажу тебе одно, если тебя это интересует. Я жалею о том, как прожил жизнь, – сказал он и невесело усмехнулся.
– Не обижайся, но меня твое признание мало колышет, ладно? – раздраженно сказал Максим.
– Скоро приедем, – промолвил Аникеев, пропустив реплику Максима мимо ушей. – Да, кстати. Ты уж не взыщи, но я лично еду за волком. Думаю, Ангелины больше нет.
Максим ничего не ответил, он и не рассчитывал на помощь майора.
– Кроме того, – Аникеев взглянул на часы, – до Нового года остается меньше тридцати минут.
– И что потом?
– Как говорил Бор, оно уснет на шестьдесят лет, – сказал бывший участковый. Вдруг он встрепенулся: – Я думаю, у тебя будут шансы справиться с этой дрянью.
Он вкратце рассказал Максиму, как тварь заглянула в окно машины, но в итоге не тронула их.
– Думаю, нас тогда именно крест спас, – подытожил майор и полез в карман. Однако надежда на его лице быстро сменилась растерянностью – креста не было.
– Куда он мог провалиться? – ворчал Аникеев, шаря по всем карманам. Тщетно, оберег будто сквозь землю провалился.
– Хрен с ним, – вздохнул Максим. – Потерял где-то, наверное. Теперь уже все равно.
Машина вскоре выехала к знакомому дому. Аникеев вышел и, не глядя на Максима, направился к сараю. Он вдруг с пугающей отчетливостью осознал, что остался один-одинешенек на всем белом свете. Настал конец даже иллюзиям.
«Я заберу волка, и мы будем жить вдвоем. Вот он, сокровенный смысл жизни: ты нуждаешься в ком-то, и кто-то нуждается в тебе», – думал он.
