У него был тяжелый день, но он все равно достаточно увидел, чтобы понять: все, что происходит на острове, взаимосвязано. Они не хотят в этом признаться даже самим себе и лгут.
Да. Лгут.
Под ногами стелилась мокрая трава. Пожарные говорили, что возгорание кажется им очень подозрительным. Но это не их дело. Пусть этим делом занимаются дознаватели.
Несмотря на то что все важные улики были уничтожены и он знал, что ничего не сумеет найти, Симон дошел до колодца. Именно там ему кое — что пришло в голову.
Это был старый колодец, каменный, с деревянной крышкой. Цепь и ведро висели в качестве украшения. Грубый пластмассовый шланг был подключен к насосу, находящемуся внутри дома. Теперь шланг почти расплавился.
Симон открыл крышку и посмотрел вниз, в темноту.
Что я делаю? Зачем?
Он не знал. Точно так же, как он не знал, зачем он пришел сюда. Это было как… наркотик. Одной рукой он нащупал в кармане спичечный коробок.
Ничего. Ничего.
Что — то он знал или, скорее, чувствовал. Но сказать точно, что именно, он не мог. Это было как прикосновение, запах чего — то. Или как круги на воде, которые остались от всплеска, хотя сама рыба уже уплыла.
Он взял ведро и опустил его вниз. Высота колодца была около пяти метров. Ведро наполнилось чистой водой, и Симон вытащил его. Он набрал воды в пригоршню и поднес ко рту.
Соль. В воде явно чувствовался привкус соли!
Ничего странного, ведь они выкопали колодец так близко к морю, вот потому и вода соленая. Если бы прислушались к его совету, то бурили бы не тут, но сейчас это уже не важно.
Симон отступил назад и посмотрел на колодец.
Жаль…
Жаль, что такой хороший старый колодец не будет больше приносить пользу. Он обернулся, чтобы еще раз оглядеть пожарище, и увидел фигуру, которая стояла там, где стоял он сам мгновение назад. Было недостаточно светло, чтобы увидеть, кто это был, так что он поднял руку в знак приветствия. Ему ответили. Он растерялся. Ладно, свое поведение он объяснит тем, что ему захотелось пить.
Когда он подошел ближе, то увидел, что это Анна — Грета, которая ждала его. Он застыл на месте, принял важный вид и двинулся ей навстречу.
Анна — Грета насмешливо посмотрела на него:
— Что ты тут делаешь?
— Ничего. Просто хочу пить.
Анна — Грета показала на колонку, расположенную в десяти метрах:
— Нет ничего проще.
— Я об этом не подумал, — сказал Симон и прошел мимо нее.
Он двигался достаточно быстро, но Анна — Грета легко догнала его и зажгла фонарь.
— Ты сердишься? — спросила она быстро.
— Нет, скорее, разочарован.
— Почему ты разочарован?
— А как ты думаешь?
Они шли по дороге между елей. Симон почти бежал — ему не хотелось идти рядом с Анной — Гретой.
Через сто метров он остановился, чтобы отдышаться. Анна — Грета остановилась тоже и равнодушно посмотрела на него. Никого другого поблизости не было. Они были вдвоем — как будто одни в целом мире.
— Я ничего не говорила ради твоего же блага, — сказала Анна — Грета тихо.
Симон насмешливо ухмыльнулся:
— Сколько лет мы прожили вместе? Как ты могла? Что, есть еще что — то, чего я не знаю?
— Да. Есть. Кое — что я тебе не говорила, но это было для твоего же блага.
Признание его удивило, хотя он знал Анну — Грету. Она сказала бы сейчас правду, даже если бы это было неуместным. Но как же так выходит, что он одновременно и знает ее, и не знает?
— Тогда я тоже скажу тебе кое — что, — процедил Симон сквозь зубы, — Я был когда — то женат, — помнится, моя жена любила мне повторять, что не рассказывает о своей наркозависимости для моего же блага. Так что считай, что у меня аллергия на этот аргумент.
— Это не одно и то же.
— Это не важно. Мне трудно сейчас. Я не уверен, что хочу говорить с тобой, Анна — Грета. Не уверен, что хочу оставаться с тобой.
Симон резко повернулся и ушел в темноту. Анна — Грета с фонарем следовала за ним. Он чувствовал, как в животе что — то сжимается. Но в любом случае он не может больше жить с той, которая ему лгала.
В лесу было темно, и ему приходилось двигаться осторожно, чтобы не споткнуться. Луч фонарика описал дугу, Симон повернулся и увидел, что Анна — Грета ничком лежит на земле.
Симон открыл рот, чтобы что — то крикнуть, но промолчал.
Это нечестно! Это нечестная игра!
Он сжал челюсти. Что случилось? У Анны — Греты было железное здоровье, она не могла получить инфаркт или удар только потому, что расстроилась. Или могла? Симон посмотрел на дорогу, ведущую в деревню. А что, если тот мопед поедет обратно? Ей не стоит гам лежать.
Почему она так поступает? Что она творит, что она делает с ним?
Симон подбежал к ней. Свет фонарика служил ему ориентиром. Когда он был в нескольких шагах от нее, то увидел, что ее тело тряслось. Она плакала. Симон остановился рядом с ней:
— Анна — Грета, перестань. Мы не дети. Не надо так.
Она не шевельнулась, продолжая горько плакать. Симон никак не ожидал увидеть ее такой. Эту сильную, самостоятельную, уверенную в себе женщину, которую он так долго любил. Он не мог представить, что она будет вот так лежать — такая беспомощная, в темноте, на лесной тропинке. Он даже представить себе такого не мог. К горлу подступил комок, стало трудно дышать, по щекам побежали слезы, которые он не стал вытирать.
— Ну же, — сказал он прерывающимся голосом, — Анна — Грета! Вставай!
Сквозь рыдания Анна — Грета выговорила:
— Ты сказал, что не хочешь оставаться со мной. Не говори больше, что ты не хочешь оставаться со мной!
— Нет, — поспешно воскликнул Симон, — не буду. Я не буду больше так говорить. Вставай!
Он протянул руку, чтобы помочь ей, но она не видела этого. Симон нагнулся.
Он никогда не испытывал ничего похожего. Конечно, Анна — Грета иногда плакала, но такого отчаяния в ее голосе он никогда не слышал. Но с другой стороны, и он никогда не говорил, что хочет расстаться с ней.
— Ну же, вставай. Вставай скорее. Я тебе помогу.
Анна — Грета всхлипнула и вздохнула немного спокойнее. Некоторое время она молчала. Затем спросила:
— Ты хочешь остаться со мной?
Симон закрыл глаза. Вся эта сцена уже становилась смешной. Они были не то чтобы взрослыми, они уже были старыми. О чем тут говорить? Они все решили несколько десятилетий назад.
Но оказывается, еще не все было ясно. А может, никогда не будет ясно.
— Да, — сказал он, — да, я хочу. Ну, давай же, вставай. Ты заболеешь, если долго будешь тут лежать.
