— Да, я слушаю.
— Сидзука, это ты?
Хорошо было снова слышать ее голос.
— Ты сейчас уже где?
— В Атами. Как у вас?
— Да так, нормально вроде. Ёко от дедушки с бабушкой уже и не оттащишь.
— Она с тобой?
Услышала. Лопочет что-то, но слов пока не выходит. Требует папу, елозит у мамы на коленях, изо всех пытается встать.
— Ёко, лапуся! На, поговори. Па-а-па! — Сидзука прижала трубку к ушку дочери.
— Пап-па, пап-па… — послышалось в трубке. Интересно, она сама-то понимает, что папу зовет? Не может быть, чтобы она совсем не понимала слов. Гораздо громче Ёко сопела в трубку, или может, просто терлась щеками о микрофон. Но именно от этого присутствие дочери ощущалось еще ближе, реальнее. В груди защемило, захотелось немедленно бросить все, поехать к ней, обнять крепко-крепко…
— Ёко, подожди еще чуть-чуть! Папа скоро приедет к тебе, сядет на «би-би» и приедет…
— Вот-вот… Ты когда вернешься-то? — трубку снова взяла Сидзука.
— В воскресенье. Да, решено: в воскресенье беру напрокат машину, забираю вас, и едем в Никко.
— Ой, правда? Ёко, вот хорошо-то! Папа говорит, что в воскресенье приедет и нас с тобой на машинке покатает.
В ухе стало горячо. Разве можно такие обещания давать? Даже врачи, и те стараются больных попусту не обнадеживать. Чем больше надежд, тем сильнее может оказаться последующий шок.
— Ты как, с делом-то своим разобрался?
— Еще немного.
— Но смотри, ты обещал: как только все кончится, расскажешь мне все как есть.
Они оба обещали друг другу. Она — ничего не спрашивать об этом деле, а он — рассказать все как на духу, как только сам со всем разберется. Жена действительно хранит обещание.
— Эй, ты долго еще трепаться будешь? — окликнул из-за спины Рюдзи. Он как раз открыл багажник и укладывал в него купленные вещи.
— Я потом еще позвоню. Сегодня вечером только, наверное, уже не получится.
Асакава положил руку на рычаг. Нажать — и связь оборвется. Зачем он вообще звонил: просто голос услышать, или может быть, хотел сказать что-то важное? Хотя, теперь хоть целый час говори, все равно, когда повесишь трубку, обязательно останется тяжелый осадок оттого, что и половины не успел сказать. Тут уж говори, не говори… Асакава пальцем нажал рычаг, расслабился. Как бы то ни было, сегодня в десять все разрешится. Сегодня в десять…
В самый разгар дня солнечный свет разгонял мрачно-подозрительный дух этого места, и «Пасифик Ленд» наполнялся атмосферой заурядного горного курорта. На теннисном корте беззаботно постукивал мяч. Теперь он не заунывно звенел «поннн… поннн…», а с сухим веселым хлопаньем носился над сеткой. Прямо перед глазами сверкала белизной вершина Фудзи, в долине поблескивали серебром рассыпанные тут и там теплицы.
В будни, в дневное время мало кто снимает коттеджи. Только в субботу вечером, да еще в воскресенье удается кое-как их заполнить. Пуст был и корпус Б-4. Поручив формальности Рюдзи, Асакава занес в дом инструменты и переоделся в легкую робу.
Пошмыгал глазами по комнате. Неделю назад он среди ночи, чуть ли не на карачках удирал из этого «дома с привидениями». Сдерживая рвоту, в полубессознательном состоянии носился в туалет. Он отчетливо помнил все, вплоть до содержания оставленной кем-то в туалете надписи, которую увидел сбоку, когда вошел. Асакава открыл дверь: надпись была на том же месте.
Третий час. Они вышли на балкон, открыли бэнто, купленные по дороге, и стали обедать, оглядывая поросшие травой окрестности. От раздраженности, которую они испытывали по пути от больницы Нагао, теперь не осталось и следа. Невероятно, но факт — даже в такой горячке и спешке выпадают минуты, когда время течет неторопливо. В жизни Асакавы часто были моменты, когда, казалось бы, срок сдачи статьи поджимает, а ты вот так сидишь, наблюдаешь как фыркает кофеварка, и только потом хватаешься за голову, кляня себя за безрассудно упущенное драгоценное время.
— Главное, хорошенько подкрепиться! — сказал Рюдзи. Себе он прикупил целых два обеденных набора. Асакава, похоже, не слишком хотел есть: то и дело переставал работать палочками, а вместо этого заглядывал в комнату через окно. Тут он как будто вспомнил о чем-то и спросил
— Слушай, давай четко для себя решим. Что мы сейчас собираемся делать?
— Ясное дело! Искать Садако Ямамуру.
— А когда найдем?
— Повезем в Сасикидзи, чтобы там ее отпели как положено.
— То есть, заклинание заключается в том, чтобы… Ты уверен, что Садако хочет именно этого?
Рюдзи некоторое время пережевывал с полным ртом, уставившись в одну точку абсолютно пустыми глазами. На лице читалось, что он и сам не очень-то уверен. Асакаве стало страшно. Для последнего броска хотелось найти основательную точку опоры. Второй попытки не будет.
— Ничего другого нам не остается, — сказал Рюдзи и отшвырнул пустую коробку из-под бэнто.
— А как насчет такого варианта? Скажем, она хочет, чтобы ее убийца получил по заслугам?
— Нагао? То есть, если мы его сдадим, ей на том свете легче станет?
Асакава пытался разглядеть в глазах Рюдзи его истинные намерения. А что, если Рюдзи просто хочет запустить Асакаву первым на минное поле, а потом убить Нагао, если отпевание останков не сработает? Неужели он думает только о своей шкуре?…
— Эй, хватит дурью маяться! — засмеялся Рюдзи, — Сам подумай, если бы Садако на самом деле так хотела отплатить Нагао, его бы уже давно в живых не было!
Что правда, то правда, сил на это у нее достаточно.
— Да? А почему она тогда позволила зверски себя убить?
— Откуда мне знать? Да только ей постоянно, непрерывно приходилось переживать то смерть, то крушения надежд ее близких людей. А то, что она из театра вынуждена была уйти — это разве не крушение надежд? А в санаторий этот туберкулезный к отцу ездить, зная, что он не жилец — это по-твоему легко?
— То есть… Человек, разочаровавшийся в этой жизни, не станет ненавидеть своего убийцу?
— Да нет, я бы даже предположил, что Садако сама заставила Нагао это сделать. То есть, он просто послужил орудием ее самоубийства, что ли…
Гибель матери в кратере вулкана, туберкулез и близкая смерть отца, собственная врожденная физическая неполноценность, крушение театральной карьеры — действительно, поводов для самоубийства больше чем достаточно. В самом деле, если это не самоубийство, то что-то вообще логике не поддающееся. Ёсино писал, что Сигэмори, руководитель театра «Полет», в пьяном в виде вломился в квартиру Садако, и на следующий же день умер от сердечного приступа. Без сомнения, Садако использовала свои необычные способности, чтобы умертвить Сигэмори. Сил на это у нее действительно было достаточно… Одного-двух мужчин она могла прикончить без труда и безо всяких следов. Тогда почему до сих пор жив Нагао? Если не предположить, что Нагао, следуя ее воле, стал инструментом самоубийства, то разрешить это противоречие вообще не представляется возможным.
