Он позвонил отцу из Норртелье, тот плакал. Сказал, что кого-нибудь за ним пришлет. Это было второй раз в жизни Оскара, когда он слышал, как отец плачет. На какое-то мгновение он был даже готов сдаться. Но когда папа стал заводиться, заявил, что у него тоже есть право на личную жизнь и что он сам решает, как себя вести в собственном доме, Оскар положил трубку.
Тогда-то у него и появилось чувство, что его нет.
Компания подростков сошла на станции «Энтбюплан». Один из парней обернулся и прокричал:
— Спите спокойно, дорогие... — он не смог подыскать нужное слово, и одна из девчонок потянула его за собой. Когда двери уже закрывались, он вдруг вырвался, подбежал к дверям, не давая створкам сомкнуться, и выкрикнул: —... товарищи пассажиры! Спите спокойно, товарищи пассажиры!
Он отпустил двери, и поезд тронулся с места. Мужчина оторвался от книги, чтобы поглядеть на подростков на перроне, затем повернулся к Оскару и посмотрел ему в глаза. И улыбнулся. Оскар мельком улыбнулся в ответ и сделал вид, что снова занялся кубиком.
Грудь переполняло ликование — его признали за своего. Как будто человек с книгой посмотрел на него и мысленно сказал: «Все хорошо. Ты все делаешь правильно».
И все же он не осмеливался еще раз поднять глаза на человека с книгой. Оскару казалось: тот знает. Он пару раз крутанул кубик, но, передумав, сделал как было.
Кроме него в Блакеберге сошли еще два человека, правда, из других вагонов. Какой-то незнакомый взрослый парень и мужик пижонистого типа, пьяный в доску. Пижон подковылял к парню и выкрикнул:
— Эй, чувак, сигаретки не найдется?
— Сорри, не курю.
Пижон, похоже, уловил лишь сам отказ, потому что выхватил из кармана десять крон и принялся ими размахивать.
— Десять крон! За одну жалкую сигаретину!
Парень покачал головой и пошел дальше. Пижон стоял и раскачивался. Когда Оскар прошел мимо, он поднял голову и окликнул его:
— Эй, пацан!
Потом прищурился, сфокусировал взгляд на Оскаре и покачал головой:
— Не, ничего. Ступай с миром, брат!
Оскар поднялся в вестибюль, раздумывая, не взбредет ли пижону в голову помочиться на контактный рельс. Парень скрылся за дверями. Не считая дежурного, Оскар был один в вестибюле.
Ночью все казалось другим. Фототовары, цветочный и магазин одежды в переходе были закрыты, свет не горел. Дежурный сидел в своей будке, положив ноги на стол, и что-то читал. Тишина. Часы на стене показывали начало третьего. Ему давно полагалось быть в постели. Спать. Или хотя бы испытывать сонливость, но нет. Он так устал, что тело казалось пустой оболочкой, однако эта пустота была полна электричества, а не сонливости.
Внизу, на перроне, хлопнула дверь, и он услышал, как пижон затянул:
Дорогу, полицмейстеры с пудрой в париках...[32]
Он же и сам пел эту песню! Оскар засмеялся и припустил бегом. Выскочив на улицу, он помчался вниз с пригорка, мимо школы и автостоянки. Опять пошел снег, и крупные снежинки остужали его разгоряченное лицо. Он поднял голову на бегу. Луна по-прежнему следовала за ним по пятам, выглядывая между зданий.
Во дворе он остановился и перевел дух. Почти все окна были темными, но ему показалось, что из-за жалюзи Эли пробивается тусклый свет.
Как она сейчас выглядит?
Оскар поднялся на пригорок, бросил взгляд на черный прямоугольник своего окна. Там лежал обыкновенный Оскар и спал. Оскар... до Эли. С ссыкариком в трусах. Теперь-то он с ним завязал, ему это больше не требовалось.
Он вошел в дом и направился по коридору в ее подъезд. Он даже не остановился, чтобы посмотреть, осталось ли пятно на полу. Просто прошел мимо. Пятна больше не существовало. У Оскара не было ни мамы, ни папы, ни прошлой жизни, он был... сам по себе. Он вышел в соседний подъезд, поднялся по лестнице и остановился на площадке перед обшарпанной деревянной дверью с табличкой без имени.
А ведь за ней...
Он представлял себе, как взбегает вверх по лестнице и нажимает на звонок, но вместо этого лишь сел на предпоследней ступеньке у двери.
А что если она не хочет его видеть?
В конце концов, это она от него убежала. Может, она прогонит его, попросит оставить ее в покое, скажет, что...
Подвал. Там, где тусуются Томми и компания.
Не сидят же они там по ночам? Он мог бы переночевать на их диване. А с Эли можно встретиться завтра вечером, как раньше.
Как раньше больше не будет.
Он уставился на кнопку звонка. Уже ничего не будет как раньше. Нужен был решительный шаг — побег посреди ночи, бросок домой автостопом, — чтобы показать: это — важно. Он боялся не того, что она, судя по всему, питалась человеческой кровью. Он боялся, что она его отвергнет.
Оскар позвонил.
В квартире раздался резкий звонок, умолкший, как только он отпустил кнопку. Он посидел, выжидая. Потом позвонил еще раз, на этот раз подольше. Тишина. Ни звука.
Ее не было дома.
Оскар неподвижно сидел на лестнице. Разочарование камнем оседало в животе. Внезапно он почувствовал себя очень-очень усталым. Он медленно поднялся и начал спускаться по лестнице. На полпути вниз ему вдруг пришла идея. Глупая, но попробовать стоило. Он снова вернулся к ее двери и, чередуя длинные сигналы с короткими, вызвонил ее имя морзянкой.
Короткий звонок. Пауза. Короткий, длинный, короткий, короткий. Пауза. Короткий, короткий.
Э-Л-И
Подождал. С той стороны не доносилось ни звука. Он повернулся, собираясь уходить, как вдруг услышал ее голос:
— Оскар? Это ты?
Она! Несмотря ни на что, радость ракетой взорвалась в его груди, и он, не сдержавшись, громко выкрикнул:
— Да!
*Чтобы чем-нибудь себя занять, Мод Карлберг принесла из кабинета за стойкой чашку кофе и села в своем темном закутке. Ее смена закончилась еще час назад, но полиция просила ее задержаться.
Двое мужчин в штатском водили кисточками с каким-то порошком по полу, там, где прошла босая девочка.
Полицейский, расспрашивавший Мод о девочке — что она говорила, что делала, как выглядела, — вел себя странно. Мод все время различала в его голосе упрек, будто она что-то сделала не так. Но откуда же ей было знать?
Хенрик, один из охранников, чья смена часто совпадала с ее дежурством, подошел к стойке и указал на чашку кофе:
— Это мне?
— Если хочешь.
Хенрик взял кофе, отхлебнул и оглядел вестибюль. Помимо тех, с кисточками, здесь был еще один полицейский в форме, общавшийся с водителем такси.
— У нас сегодня аншлаг.
— Ничего не понимаю. Как она могла туда забраться?!
— Не знаю. Они как раз сейчас это выясняют. Похоже, вскарабкалась по стене.
— Но это же невозможно!
— В том-то и дело.
Хенрик вытащил из кармана пакетик с лакричными конфетами в форме корабликов и протянул ей. Когда Мод покачала головой, Хенрик взял три штуки, запихнул их в рот и смущенно пожал плечами:
— Бросил курить. Набрал четыре килограмма за две недели, — он поморщился. — Да, видела бы ты его...
— Кого — маньяка?
— Ага. Всю стену кровью заляпал... и это лицо. Нет, уж если кончать жизнь самоубийством, то только таблетки. А прикинь, работать патологоанатомом. Все время...
— Хенрик?
— Что?
— Может хватит, а?
*Эли стояла в дверном проеме. Оскар сидел на лестнице. В одной руке он сжимал ручку сумки, будто в любой момент собираясь уйти. Эли заправила длинную прядь за ухо. Вид у нее был совершенно здоровый. Маленькая, неуверенная в себе девочка. Она посмотрела на свои руки, тихо спросила:
— Ну, ты идешь?
— Да.
Эли почти незаметно кивнула, сцепив руки замком. Оскар продолжал сидеть.
— Можно... мне войти?
— Да.
И тут на него что-то нашло.
— Скажи, что мне можно войти.
Эли подняла голову, хотела что-то сказать, но промолчала. Потянула на себя дверь, будто собираясь ее закрыть, остановилась. Потоптавшись босыми ногами, она произнесла:
— Входи.
Она повернулась и ушла вглубь квартиры. Оскар проследовал за ней, закрыв за собой дверь. Он поставил сумку в прихожей, снял куртку и повесил ее на пустую вешалку.
Эли стояла в дверях в гостиную, уронив руки. На ней были трусы и красная футболка с надписью «Iron Maiden» поверх нарисованного черепа, украшавшего их диски. Оскар смутно припоминал эту футболку — он видел похожую на помойке. Неужели та самая?!
Эли изучала свои грязные ноги.
— Зачем ты так сказал?
— Ну, ты же так говоришь.
— Да. Оскар...
Она умолкла. Оскар стоял не двигаясь, держась за только что повешенную куртку. Глядя на нее, он спросил:
— Ты вампир?
Она обхватила себя руками, медленно покачала головой:
— Я... питаюсь кровью. Но я... не такая.
