Каждое произнесенное им слово как удар хлыста опускалось на душу бедной женщины, рассекая её на мелкие частицы. От этих слов Мари тоже почувствовала стыд и раскаяния!
— Одно кольцо посеяло в душе надежду…
Казалось, это говорит не она. В её голосе вдруг зазвучали железные нотки.
— Другое, раскаленными щипцами вырвало её. Значит вам стыдно за нашу любовь, стыдно, потому что вы считает её грехом. — Она больше не смотрела на него. — Прощайте, Виконт Анри де Бьенар! Молитесь за меня, брат.
Мари накинула на плечи свой плащ и с гордо поднятой головой вышла в ночь. Она не знала, сколько шла. Отчаяние и страх гнали её вперёд. Пересиливая усталость, она всё дальше и дальше отдалялась от места, где на какой-то миг ей показалось, что она счастлива. Слёз боле не было, сухой горячий ветер высушил последнюю влагу её глаз. Измученная ходьбой, она падала, и вновь подымалась. Обида и ненависть заставляли держать голову высоко, ведь у неё не осталось не чего, кроме гордости.
Как только Мари переступила порог ненавистного замка, стыд и обида застыли в её сердце куском черного льда.
Эльвира и профессор встретились в кафе, что находилось на другой стороне от университета.
Аристарх Львович не как не мог собраться с мыслями для начала разговора. Эльвира, отчаянно докучавшая своим многословием, не собиралась ему помогать, она безумолку болтала, вспоминая смешные случаи, которые когда-то происходили на лекциях профессора.
Эльвира была крайне горда тем, что была студенткой этого неординарного человека. Поступила Эльвира на заочное — историко-философское и лингвистическое отделение — пять с половиной лет назад, именно по тому, что там преподавал профессор Рокшин, который вернулся на историческую родину из самого старейшего и крупнейшего университета Швеции Университет Упсала, основанного в 1477 году архиепископом Якобом Ульфсаном. И, для того, чтобы читать его диссертации, Эльвира начала изучать шведский язык, но её рвение быстро сошло на нет, так как, человек она была импульсивный и непостоянный.
Эльвира тараторила, вспоминая их славное прошлое, а Рокшин слушал её без особого внимания, но с особым чувством доверия и нежности. Он очень хорошо относился к своей бывшей фанатичной студентке, хотя эта симпатия зародилась из странного чувства раздражительности.
По началу, столь назойливая особа его сильно утомляла. Она ходила за ним буквально попятам, окружая его постоянной заботой и чрезмерным вниманием. Аристарх Львович хоть и был по крови русским человеком, но воспитание получил западное. А на западе на первом месте стоит личное пространство и частная жизнь человека. И по этому он страшно раздражался на Эльвиру за её навязчивость. Но когда надоедливая студентка сломала ногу и долго лежала в больнице, профессор понял, что ему не хватает её общества и заботы. По сути дела она была единственным человеком в городе, которому была небезразлична судьба учёного, но крайне одинокого, старика.
Наконец, поток красноречия Эльвиры слегка подсох, и она задала вопрос по существу:
— Так зачем вы позвонили мне, Аристарх Львович?
— Даже не знаю, как это сказать, — профессор снял очки и, в который уже раз, стал медленно протирать их стёкла. — Дело крайне щекотливое, и если я ошибаюсь, то… — Он довольно серьезно посмотрел на Эльвиру, но так и не смог произнести слова, которые собирался сказать.
— Да на вас лица нет! Господи, Аристарх Львович, я ещё ни когда не видела вас таким. Что случилось?
— Я знаю вас, — сглотнув тяжелый ком в горле, сказал он, — и знаю, что вы человек широких взглядов и без предрассудков. Я так же знаю, что вы, Эльвира, верите… — он вновь замолчал, собираясь с мыслями, — верите в сверхъестественные вещи.
Лицо Эльвиры стало предельно серьёзным.
— Дело вот в чем…
Аристарх Львович не стал начинать свой рассказ издалека. Он был как нельзя краток, и начал с самого главного — с прихода капитана Логинова. Опустив некоторые мифические подробности, он откровенно поделился с Эльвирой своим умозаключением, по поводу связи между происходившими событиями в Стокгольме тридцать лет назад и недавнем загадочным убийством. Затем он вкратце рассказал ей легенду о Флинце и его жене.
После того, как профессор замолчал, на его лице отобразилась усталость. От мыслей, которые одолевали его всю прошлую ночь, от напряженности, его лицо походило на лицо больного или одержимого.
Эльвира положила ладонь на старую, сморщенную руку профессора и заботливо сжала её. Потребовалось немало времени, чтобы она уяснила для себя то далекое прошлое, о котором говорил Рокшин. Глядя на изможденное лицо профессора, Эльвира понимала, что Аристарху Львовичу пришлось наступить на горло своим научным степеням, для того чтобы рассказать подобное, ведь эта история бросала вызов любому рационально-мыслящему человеку.
— Я всегда знала, что права, — голос её звучал мягко, — что в мире есть то, о чем не говорят, но вот удовлетворения от своей правоты я почему-то не ощущаю.
— Эльвира, — лицо профессора чуть исказилось, — боюсь ваша подруга в опасности.
После встречи с Эльвирой, Рокшин направился в свою гостиницу, в которой он, вот уже шестой год снимал неприметный, дешёвый номер. По сравнению с его стокгольмской квартирой, этот номер был настоящей дырой, но профессора ни когда не волновали мирские прелести жизни; стол, кровать, компьютер, вот всё, что ему было нужно для жизни и работы.
В его номере, и без того не обремененного уютом, всегда творился полный хаос. Любое пространство комнаты было до верха заполненной многочисленными книгами и недоеденными бутербродами. Горничная уже давно смерилась с непримиримым жильцом, который, каждый раз, встречал в штыки, её рвение навести порядок в номере.
Аристарх Львович зашёл в сою коморку, плотно закрыл за собой дверь и с удрученным видом сел за компьютер.
Связавшись со своей бывшей ассистенткой, Рокшин стал нервно стучать по клавишам, делая запрос на интересующую его информацию. Он, конечно, понимал, что по истечению тридцати лет госпожа Биндер не совсем понимает, что именно от неё хочет её бывший наставник. К счастью женщина не стала задавать лишних вопросов и пообещала связаться с профессором, как только найдет нужный материал.
Выйдя из сети, Рокшин стал мереть комнату шагами, то и дело, поглядывая на часы. Время поджимало. Профессор сел на кровать. Как же беспомощно он себя чувствовал. Погруженный в себя, Аристарх Львович вновь вспомнил о той страшной ночи, которая оставила на его долю бесконечную борьбу ума и того, что он собственными глазами видел.
