— Мальчишке сейчас нелегко. Вы уж, пожалуйста, присмотрите за ним.
— Это ведь несчастный случай? — спросила Алёна.
Старик закряхтел. Ему было жарко, и он, расстегнув на рубашке верхнюю пуговицу, ослабил галстук и оттянул пальцем воротник.
— Я давно уже в этой должности, милая моя, — сказал он. — Каждый случай несчастный, если он оставляет после себя шлейф из человеческого горя. Не слишком важно кто был этому виной, кто пытался спасти положение, а кто стоял в сторонке.
Он выпрямился, взглянув в глаза сначала Юре, потом Алёне.
— Поддержите его, ладно? Вижу, вы хорошие ребята.
Полицейские ушли. Юра заметил, что в заднем кармане того, что помладше, протекла ручка, но ничего не сказал. Они с Алёной глядели друг на друга, пока не заслезились глаза.
Глава 8
В лучах своей звезды
1
Хорь остановился возле двадцать первого номера. Как споткнулся. Они с Алёной договорились дать Славе время до ночи, и сейчас, когда на улице стемнело, стало проблематично откладывать дипломатический визит. С тихим шуршанием заработали фонари; их белые шары светились за окнами большими бледными лицами.
Он постучался и спросил.
— Друг, ты как там?
Тишина. Где-то животный скрежещущий звук… ах да, это же попугай! Он стал немного более общительным; резкий крик и стук клюва о прутья клетки то и дело разносился по этажу, заставляя налетевших с улицы мух замирать на белом потолке. Алёна осталась в номере. Она сидела с блокнотом и ручкой возле попугая, готовая записывать всё, что скажет попугай: Чипса, судя по записям Валентина, была довольно общительной девочкой. Юрий прислушался. Вот ещё звук, будто кто-то завёл мотоцикл, но это с улицы.
Может, его нет в номере? Может, он почувствовал необходимость в поддержке родных и укатил на своём «Порше» из города… или же просто впал в панику и бежал от правосудия? Юре не хотелось об этом думать.
Постучал ещё. В желудке неприятно, тревожно заурчало.
— Слав, я просто хочу поговорить. Ты, конечно, не убивал её, мы тебе верим. Мы с Алёной…, - он подумал, что звучало всё это не очень, и от бессилия стукнул в дверь раскрытой ладонью. — Скажи хоть что-нибудь, а? Я хочу убедиться, что ты там не скончался от горя. Два трупа за вечер — это перебор, не находишь?
Да, если то, что Юра сказал сначала, звучало довольно наивно, то теперь было грубо. В стиле самого Славы, хотя на поверку он оказался совсем не тем весёлым, обходительным говнюком, которому всё по боку и всё сходит с рук, каким хотел казаться там, в баре.
И Слава ответил. Голос зазвучал так близко, что Хорь подпрыгнул. Их разделяло несколько сантиметров дверного полотна.
— Привет, Юр. Так херово… думаю, мне совсем крышка.
— Принести тебе воды?
Недолгая заминка.
— У меня здесь есть. В кувшине. Половину его Марина выплеснула мне в лицо, но половина осталась.
Юра с пробежавшим по позвоночнику холодком понял, что приятель трезв. Абсолютно. Это состояние в нынешней ситуации было опасным: по мнению молодого учителя, как если бы нефтяной танкер попытались привязать к бую ниткой.
— Может, пива? — засуетился он. — Ты только открой… дай мне только минуту, чтобы добежать до бара и вернуться, и мы…
— Юра, — дверь скрадывала эмоции, и Хорь отчасти был этому рад. — Ты никогда не задумывался о том, кто управляет нашими судьбами? Почему всё происходит так, как происходит? Думаешь, мы все как изюм и рисинки в домашнем квасе, плаваем туда и обратно, сталкиваемся и расходимся, в ожидании пока кто-то откроет крышку и вычерпает тебя ложкой? Скажи, ты веришь в Бога?
— Я не религиозен, — признался Юрий.
— Вот и я тоже. Но знаешь, тяжело оставаться между двумя огнями и держать эту дистанцию всю жизнь. В какой-то момент ты осознаёшь, что остался в полнейшей темноте. Что лучше тянуться к одной из звёзд, чем торчать здесь в одиночестве, гадая где же правда. С высокой долей вероятности никогда так и не узнаешь, правильный ли сделал выбор, но тебе будет уже плевать. Ты будешь греться в лучах своей звезды.
Он немного подумал и сказал:
— Наверное, есть и ещё звёзды. А я просто слишком глуп и неграмотен, чтобы попытаться их вообразить. Марина была умнее… она просто над этим не задумывалась. Но мне теперь не остаётся ничего иного.
— Рад, что ты рассуждаешь о жизни, — сказал Юра, схватив себя за край майки и с силой дёрнув. Он как никогда остро осознавал собственное бессилие.
Ощущение, что тебя вот-вот хлопнут по плечу, накатило на него и не отпускало до тех пор, пока он не обернулся. Возле лестницы стоял мистер Бабочка. Его коричневое лицо, похожее на мятую подушку, выражало любопытство и что-то, что Хорь принял за тревогу и почти отеческую заботу. Он жестом подозвал Юру к себе.
— Слышите это? — шёпотом спросил он.
Юра прислушался.
— Мотоцикл? Газонокосилка? — спросил он. — На кой чёрт кому-то понадобилось косить траву среди ночи?
— Шшш, умерьте тон. Не хочу, чтобы бедняга думал, что у его порога собрался консилиум. Да нет же, — мистер Бабочка отмахнулся. Его карие глаза серьёзно, не мигая, смотрели на Юру, а потом скользнули к дверной ручке и вернулись обратно. — Я про то, что в его голосе. Разве вы не слышите?
Юра хотел сказать честно, что слышит бредни почти свихнувшегося с горя человека, но в последний момент прикусил язык и промолчал. Кто он такой, чтобы давать оценку? Сам никогда не бывавший в подобной ситуации, как он может судить? Убеждение, что люди всегда друг друга поймут, даже если один изнемогает от жары, а другой замерзает на северном полюсе по большей части не верно. Сопереживать — это запросто, но влезть в чужую шкуру и пропустить через себя все эти ощущения… Быть уверенным что тебя понимают на все сто — всё равно что рассказывать слепому о блеске алмазов и надеяться на его восторг.
Детектив внимательно изучил жирное пятно на рукаве. Потом показал пальцем на дверь.
— У него в груди настоящая духовка. Сердце горит, кровь бурлит, и если дальше так пойдёт, скоро выкипит полностью. Вы знали, что около двадцати процентов внезапных смертей ставят в ступор патологоанатомов и врачей? Просто не удаётся подогнать их под какую-либо объективную причину. Рвётся артерия у сердца или в мозгу вдруг возникает электрический разряд. Раз — и всё. Знавал я одного врача. Он рассказывал, что приходится выдумывать болезни, каких не было, и ставить диагнозы, которым до реальных как от нас до Луны, только чтобы оправдать тот факт, что женщина в расцвете сил не встала однажды утром, чтобы приготовить детям завтрак. А что случилось на самом деле? Никто не знает. Человеку пришло время умирать. Кто это решил — он сам, господь бог, тайное масонское правительство?
— А при чём тут Слава?
— Вы совсем, что ли, обесточили на сегодня свои мозги? — раздражённо спросил детектив. — Как думаете, крепкая эта дверь? У портье должен быть ключ. Пойду-ка, спрошу. Поговорите с ним, не молчите!
С неожиданным для своей комплекции и возраста проворством он стал спускаться по лестнице.
Спустившись на несколько ступенек, Юра проговорил, сложив руки у рта трубочкой:
— Эй! Как вас там? Господин Бабочка, захватите, пожалуйста, пива!
— Меня зовут Виль, — раздался снизу голос толстяка. — Виль Сергеевич, если вы радетель за официоз, хотя, на мой взгляд, имя и отчество мои сочетаются не лучшим образом. За то, что вы причислили меня к отряду чешуекрылых я не обижен только потому, что вы выручили меня звонкой монетой.
Чувствуя себя не в своей тарелке, Юра снова подошёл к двери и спросил:
— Так как, хочешь выпить? Только скажи, и весь бар к твоим услугам.
— Сейчас ничего не нужно, спасибо, — ответил из-за двери Слава. — Это глупо, но… по-моему, я куда-то падаю. Будто мы вдвоём с Маринкой гуляли по натянутой между крышами струне. Её больше нет, а вот теперь и я, потеряв равновесие, падаю следом.
