Ознакомительная версия.
Ной пытался унять головную боль и не мог. Думать он вообще опасался – Господь же читает мысли. На лбу собирались морщины, он чувствовал першение в горле, как при простуде, скапливалось множество слов.
Внезапно боль прошла – резко, в секунду.
– Так легче? Мне это ничего не стоит, – спокойно сказал Иисус. – Говори.
– Господи, если откровенно… – с трудом подбирая слова, начал Ной. – Я их не люблю.
– Кого именно? – без эмоций переспросил Иисус.
– Да людей, кого же еще, – поморщился Ной. – Понимаешь, они начинают молиться, только когда им совсем кранты – в качестве инстинкта самосохранения. Типа помолятся, и четвертая стадия рака сразу отступит. А потом опять пять лет в церковь не заглянут, даже на Пасху. Недаром я с таким усердием спасал именно животных на ковчеге. И какаду, и опоссума, и тигра-альбиноса – всех выхаживал, сена подстилал. А люди того не стоят. Слава тебе – пока (я повторю – пока!) они не просекли лазейку для спасения от озера огненного. А ну как сообразят? И начнется. Будут каяться для вида, призывать к Господу, а сами мысленно прикидывать: «Ладушки, покаялись, а теперь по бабам, в сауну, казино, и гулять до утра». Ты уже давал им шанс? Они не воспользовались. А Страшный Суд, безусловно, нужен. Грешники могут оправдываться, приводить доводы в свое оправдание. Да и забавно посмотреть хотя бы на лица мужей, которые впервые в жизни увидят ВСЕХ любовников их жен. Это, Господи, проймет куда сильнее, чем покаяние.
Иисус поднялся, о чем-то думая. Ной тоже встал с дивана.
– У тебя есть веские доводы для своей точки зрения, – улыбнулся хозяин кабинета. – Действительно, призывать ко мне будут очень многие, и это потому, что, споткнувшись о камень, культурные люди говорят «Господи», а не «вашу мать». Но одного призыва мало – нужно еще и раскаяние. Знаешь, мне душевнее не держать за пазухой обид. Давай, я начну обижаться на всех, кто плевал мне в лицо в Синедрионе, бил по щекам и орал: «Как ты смеешь так отвечать первосвященнику!» У меня вечной жизни на это не хватит. А ведь кого-то, конечно, я наказал сгоряча – как Агасфера, Картафила и Малха[60], сказав, что никогда не прощу. Но сейчас я вижу: факт, перегнул палку. Они потому в бета-версии Апокалипсиса и осатанели, что НЕ надеялись на мое прощение, и совершенно напрасно. Если эти трое сожалеют о своих поступках, я прощаю их, и Каиафу тоже. Покаялся? Отлично. Пусть скорее войдет ко мне, и я обниму его, как родного брата.
Ной горько кивнул – сердце праведника рвала в клочья буря эмоций.
– Ты – Господь, тебе виднее, – произнес Ной чужим голосом, скрипучим, как старое дерево ковчега. – Ну, что ж, разреши мне идти? Рекламный блок чересчур затянулся: пора объявить о начале нового заседания Страшного Суда под председательством апостола Иоанна.
– Святое дело, – согласился Иисус, вложив в эти слова двойной смысл.
В приемной дожидался Каиафа – радостный, улыбчивый, уже переодетый в светлые райские одежды, первосвященник сиял, как новенький шекель. Завидев Ноя, он вежливо поклонился праведнику.
С той же степенной вежливостью праведник снайперски точно плюнул ему под ноги и удалился.
Вернувшись в кабинет, праведник заметил – на мобильном телефоне (аппарат лежал на столе) есть три звонка. Номер был неизвестен, а потому Ной не стал перезванивать. Если он кому-то так нужен – тот сам перезвонит.
Глава III
Секрет хранилища (Институт космических исследований)
Я возвращаю Аваддону шприц. Он с тревогой оглядывается назад.
– Давай-ка сматываться отсюда, – шепчет мне на ухо ангел.
Вот это новость! С какой, спрашивается, стати?
– Завидуешь? Так если у тебя не получается – не значит, что у других с этим проблемы. – Я ощущаю уверенность и бодрость. Жилы горят огнем, я снова полноценный демон. – Потусуйся на улице, я вернусь через час.
Однако воспоминание, как мне прикусили ухо, возвращает к реальности.
– Ой нет, извини… пожалуй, через два часа.
Аваддон опять дышит мне в лицо – своей блядской ванилью.
– Тебе крестом не дать по черепу, Казанова? Забыл уже, зачем мы сюда пришли и кто за нами гонится? И так кучу времени угробили. Я допросил девицу досконально, но, увы, она ничего полезного не сказала. Институт стоит пустой с первого метеоритного дождя, когда половину районов Москвы расплющило в лепешку. Никто сюда не приходил, переговоры о найме специалистов не велись. На Байконуре уцелела программа космических полетов, с ним есть электронная связь. Так вот, не было ни единого запуска с начала Апокалипсиса, никакие космические тренировки не велись. Правда, в ангаре стоят легкие «шаттлы», что собирались брать на орбиту первых космических туристов, но их еще не запустили в эксплуатацию. Даже если похитители Сатаны вербовали здесь ученых, специалистов по запуску, астрофизиков, то у них ничего не вышло. Запуска ракеты не было. То-то я и думал – наши бы такой полет обязательно засекли. Поэтому давай не будем зря тратить время. Надо влезть обратно в канализацию, чтобы Смерть до нас не добралась, и там решим – куда идти и что делать. Но Сатаны нет на Земле, это точно. Господи, мне мозг уже порвало.
Меня бьет ударом тока. Он что, обойтись без этого имени не может?! Эх, напрасно я остановил фомори. Ангелов следует превращать в желудочный сок. Всех. Драка не входит в мои планы, но я же просил по-хорошему… Чем бы ему засветить? Может, кирпич подобрать с пола? Заколебал…
О, ЧЕРТ! О, ЛЮЦИФЕР! Я СОВСЕМ ЗАБЫЛ!
Мне тоже нужно срочно поговорить – с младшим научным сотрудником Олей. Про ту газетную заметку, что я видел в Интернете. И меня не волнует, что подумает об этом Аваддон.
– Ладушки. – Я стараюсь говорить как можно спокойнее. – Ты пообщался со своей дамой, а теперь я хочу побеседовать с моей, и не мешай мне.
Он пытается возразить, но я делаю ужасно одухотворенное и одновременно злобное лицо. Один в один, как во время рубилова моим отрядом ангелов при Армагеддоне.
Братец, кажется, соображает: дело вовсе не в сексе.
– Отпусти мою руку! – злобно чеканю я слова. – Меня от тебя уже тошнит.
Ангел подчиняется, хотя и смотрит с подозрением:
– У тебя двадцать минут. Я пока поищу новый мобильник.
…Ольга курит третью сигарету. Она раздражена. Обе девушки теперь сидят вместе, подобрав подолы средневековых платьев, и обсуждают мужиков: все они – полное говно и импотенты, а Апокалипсис это только подтвердил. Впрочем, Оля с готовностью улыбается, едва завидев меня. Ну да, импотент импотентом – а других-то мужиков, кроме даяков-людоедов, в округе нету.
– Полинка, выйди, пожалуйста, – дарю я ее подружке фирменную демоническую улыбку. – Нам с Олечкой надо немножко поговорить.
Ознакомительная версия.
