— Поднимай ведро! — крикнул Рюдзи.
Асакава оперся животом на край колодца, поднял ведро, вытряхнул из него землю и гальку, снова опустил вниз. Когда колодец закупоривали, повидимому насыпали внутрь земли с песком, поэтому, сколько ни рой — Садако Ямамура никак не желала явить пред ними свой светлый лик.
— Эй, Асакава! — Рюдзи прервал работу и посмотрел вверх. Асакава молчал.
— Асакава, ты чего?
…Ничего, все нормально, — хотел было ответить Асакава.
— Ты чего молчишь все время? Хоть бы окликал время от времени, что ли. А то я уже бог весть что подумал.
— ………….
— Слышь, Асакава! Ты где вообще? На ногахто стоишь?
— Н… нормально все… — выдавил из себя Асакава.
— Вот ведь… беда с тобой, как дитя малое! — крикнул Рюдзи, в сердцах ткнув лопаткой в дно.
Сколько земли уже перекочевало наверх, вода убывала, но ничего похожего на предмет их поисков до сих пор не показывалось. Ведро теперь двигалось наверх заметно медленнее, чем вначале. Каждый сантиметр стоил сумасшедших усилий, веревка выскальзывала из рук, и наконец, едва подняв ведро до середины колодца, Асакава ухнул его вниз.
— Идиот! Ты что, убить меня хочешь? Все, меняемся местами!
…Меняемся!?
От испуга Асакава подскочил, с размаху ударившись теменем о доски пола.
— Рюдзи, погоди. Все нормально, я еще могу… — мелко разрывая слова, промямлил Асакава.
— Ага, я вижу как ты можешь! Все, я вылезаю.
— Погоди, давай отдохнем, и…
— Пока ты отдохнешь, утро настанет!
Рюдзи направил луч фонаря ему в лицо. Странные были у Асакавы глаза… Похоже, страх смерти напрочь лишил его рассудка. С первого взгляда ясно — сам он за себя уже решать не может. Еще бы, не надо быть очень умным, чтобы понять, что легче — тягать тяжеленное ведро на четырепять метров или грязь лопаткой колупать.
— Все, разговоры окончены. Давай вниз! — Рюдзи подтолкнул Асакаву к краю колодца.
— Погоди. Не… нельзя мне!
— Что тебе нельзя?
— У меня никтофобия…
— Фобия, фобия, хватит чушь нести!
Асакава скрючился в три погибели и не двигался с места. На дне колодца колыхалась вода.
— Нет, не могу!
Рюдзи схватил его за грудки, дернул вверх и влепил пару хороших оплеух.
— Ну, очухался? Что ты не можешь? Дурака не валяй! У него смерть перед носом маячит, шанс спастись представляется, а он сидит и палец о палец не ударит, как урод последний! Ты же не только свою шкуру спасаешь! Забыл, что по телефону сказали? Прекрасно, ты сиди, а бэйби твоих любимых пусть злые тетки в темное место волокут!
Мысль о жене и дочери привела его в чувство — действительно, нечего сидеть тут, поджав хвост. Их жизнь полностью зависит от него. Но тело никак не хотело слушаться.
— Слушай, а смыслто есть в том, что мы делаем? — бессильно промямлил Асакава, прекрасно понимая, что смысла как раз нет в том, чтобы задавать подобные вопросы.
— Хочешь, расскажу поподробнее, что профессор Миура думал на этот счет? После смерти человек может оставить в этом мире мощный заряд ненависти. Для этого нужны три условия: замкнутое пространство, вода и определенный промежуток времени до смерти. Короче, если в замкнутом пространстве ктото долго и мучительно умирал, и вдобавок вокруг была вода, то все это место будет насквозь пронизано негативной энергией. А это что? Правильно, колодец — замкнутое пространство есть — раз, вода есть — два. А теперь вспомни, что бабка та говорила!
…И как теперь самочувствие? Смотри, будешь с водой баловаться, нежить накликаешь.
С водой баловаться… Именно! Садако Ямамура и сейчас хлюпается здесь, в этой самой грязной воде. И это баловство с подземной водой длится уже невесть сколько лет.
— Садако была еще жива, когда упала в колодец. И пока ждала смерти, наполняла, пропитывала его ненавистью. Все три условия налицо.
— И что?…
— Чточто… Миура говорит, что снять проклятие проще простого. Нужно только дать духу освобождение. Короче говоря, надо достать из тесного колодца останки Садако Ямамуры, отслужить панихиду и захоронить ее на родине — вот и всё. Вернуть ее надо, в просторный и светлый мир…
Асакава вспомнил чувство освобождения, которое было у него, когда он лазил наружу за ведром. Выходит, Садако нужно то же самое? Именно этого она и хочет?
— Думаешь, это и есть то самое заклинание?
— Допускаю. Может, конечно, и нет.
— Как всегда, ничего определенного?
Рюдзи снова взял Асакаву за воротник.
— Ты самто думать совсем разучился? В нашем с тобой будущем вообще ничего определенного нет и быть не может, понял? Да, все в нем вот так — туманно и непонятно. Но ты все равно живешь, правильно? Что же теперь, из одного страха неопределенности всякую жизненную активность прекращать? Тут, старик, одни вероятности… Заклинание? Откуда я знаю, может Садако и чего другого хочет. И все равно велика вероятность того, что проклятие исчезнет, если выкопать ее отсюда, правда?
Лицо Асакавы было перекошено, он беззвучно кричал о чемто…
Замкнутое пространство, вода и отрезок времени перед смертью? И если все эти три условия присутствуют, то негативная энергия будет сильнее всего? И из чего следует, что все это не бредни полоумного псевдоученого?
— Понял? Ну и прекрасно. Вот и полезайка вниз, дружок.
Что «понял»… Ничего я не понял!
— Все, нет времени сопли размазывать! У тебя уже скоро час «Ч», — голос Рюдзи с каждой секундой «добрел», — И не думай, что без борьбы удастся жизнь прожить.
Идиот! Это твои взгляды на жизнь, и сунь их себе…
Но Асакава наконец нашел в себе силы залезть на край колодца.
— Ну вот, такто лучше.
Асакава вцепился в веревку повис в дыре. Лицо Рюдзи было прямо перед глазами.
— Все нормально, нет там ничего. Сейчас твой главный враг — больное воображение.
Он посмотрел вверх: фонарь неизменно ярко светил прямо в глаза. Прислонился спиной к стене, чуть ослабил руки. Ноги скользнули по камням, он тут же провалился на метр вниз. Руки обожгло.
Некоторое время Асакава болтался над самой водой, не решаясь опуститься. Вытянул ногу, как будто пробовал воду в ванне, погрузил до лодыжки. От холодного прикосновения воды тело тут же покрылось гусиной кожей, Асакава отдернул ногу. Но руки уже все равно уже не держали. Под весом собственного тела он постепенно сползал вниз и наконец, не выдержав, коснулся ногами дна. Слой мягкой грязи тут же затянул по колено, крепко ухватив за ноги. Асакава что есть силы вцепился в болтавшуюся перед ним веревку. Его охватила паника — казалось, сотни рук протянулись к нему, и тащат, стараются утопить в грязи. Сзади, спереди, слева и справа давили стены, криво улыбались извилинами камней: «Не уйдешь, не уйдешь…»
