– В другой раз будьте осторожнее. У Октавии зоркие глаза, а от майора могут быть неприятности.
– От вас-то они будут наверняка, только я не боюсь, – последовал ответ, сопровожденный недобрым взглядом.
Конец эпизоду с призраком положило появление миледи. Сразу было видно, что она пребывает в неведении. Октавия выскользнула за дверь, чтобы выяснить у Джона, все ли следы происшествия заметены. Трехерн занял беседой миссис Сноудон, майор развлекал миледи, а сэр Джаспер завладел вниманием сестер Тальбот.
Был Сочельник, ежегодно в этот вечер на северной галерее бывшего аббатства устраивали танцы. Хотя ждали их всегда с нетерпением, нынче рассказ Пэтти поубавил энтузиазма, даром что никто в этом не признался бы. Сэр Джаспер досадовал и лез из кожи вон, разгоняя тучи напускной веселостью, которой отнюдь не чувствовал. Как только джентльмены после ужина присоединились к дамам, он что-то шепнул своей матери. Она поднялась, предложила генералу сопровождать ее и в паре с ним возглавила оживленную процессию, следующую на северную галерею, откуда уже неслись звуки музыки. Остальные двинулись за миледи и генералом – включая Мориса, которого два лакея несли по лестнице прямо в кресле.
Теперь ни одна настоящая бальная зала не могла бы вызвать меньше ассоциаций с призраками, нежели северная галерея – их обиталище. В огромных каминах по обоим концам галереи пылал огонь, а фигуры рыцарей, что стояли вдоль стен, через одного вместо копий имели в руках зажженные свечи (идея сэра Джаспера, о которой он шепнул матери). Узкие окна в толстых стенах впускали лучи зимней луны, в смешанном свете каминов и свечей тускло поблескивали плющ, остролист и еловые лапы. Арочные своды были украшены флажками, в самом центре свешивалась с потолка пышная омела. В нишах заранее поставили кресла с красными подушками, а музыканты, скрытые высоким дубовым экраном, уже наяривали «Роджера из Коверли» [32].
Со всей возможной торжественностью миледи и генерал начали танец. По старой доброй традиции, нарядная мужская и женская прислуга танцевала с господами, почитая это за великую честь, но и смущаясь безмерно. Сэр Джаспер кружил экономку, так что у нее в глазах темнело, а пышные юбки с шумом вихрились. Миссис Сноудон снизошла до седовласого дворецкого, и Джон, которому его юная госпожа подала руку, чуть не лопался от гордости. Майор танцевал с каждой хорошенькой горничной, а Роза кружилась со всеми лакеями по очереди, причем каждый из них выдыхался задолго до того, как музыканты делали паузу перед новым мотивом.
Оживление нарастало. Генерал немало удивил миледи, чмокнув ее, когда она случайно оказалась под омелой. Выходка его была встречена аплодисментами, и с той минуты все следовали примеру пожилого джентльмена, едва предоставлялась возможность, так что скоро щеки молодых леди пылали не менее ярко, чем щеки служанок. Вечер продолжался. Еще танцы, затем игры, далее песни – словом, все виды развлечений, в калейдоскопе которых так удобно разворачиваться камерным сценкам! И они разворачивались: за какой-то час внешней фривольности изменилось сразу несколько судеб.
К примеру, под предлогом отдыха после резвой игры Октавия была весьма ловко завлечена Энноном в уединенную нишу, где молодой человек, воспользовавшись моментом, предложил ей руку и сердце. Октавия выслушала его терпеливо, а когда он замолчал, заговорила, тщательно взвешивая слова и без намека на девичье смущение:
– Благодарю за честь, но отказываю вам, поскольку не люблю вас и вряд ли смогу полюбить.
– Разве вы пытались? – с жаром спросил Эннон.
– Да, пыталась. Вы симпатичны мне как друг, не более. Знаю, матушка хочет нашего союза, Джаспер надеется на него. Я стараюсь угодить им, однако любовь не терпит принуждений, не так ли?
Октавия невольно улыбнулась собственному прямодушию.
– Вы правы. Тем не менее любовь можно взрастить, запасшись терпением и вооружившись преданностью – тогда, со временем, она расцветет. Разрешите мне попытаться, Октавия! Ведь урок, который я надеюсь дать вам, вы уже усвоили с другим учителем, разве нет?
– Нет, едва ли. Я еще не понимаю себя – я слишком молода. А ваше предложение неожиданно… Подождите, Фрэнк.
Теперь Октавия дрожала от волнения, глядела полусердито-полуумоляюще и выглядела совершенно прелестно.
– Как долго? Сердечко вроде вашего, дорогая, разгадать нетрудно – быть не может, чтобы на это ушло много времени, – выдал Эннон, сочтя эмоции Октавии добрым знаком.
– Подождите до Нового года, а до тех пор оставьте меня, дайте изучить и свою натуру, и вашу. Да, мы давно знакомы, однако предложение руки и сердца меняет все. Вы кажетесь не тем человеком, к которому я привыкла. Будьте терпеливы, Фрэнк, я же постараюсь сделать так, чтобы мой долг стал мне приятен.
– Хорошо. Благослови вас Господь, Октавия, за то, что позволяете мне надеяться. Надежда со мной уже несколько лет, и утратить ее было бы очень тяжело.
В тот же вечер, только позднее, внимание генерала Сноудона привлек старинный дубовый экран. Местами древесина стала совсем трухлявой и пропускала звуки. Музыканты пошли ужинать, молодежь сгрудилась в противоположном конце галереи – наверное, что-то затевала. Изучая причудливую резьбу, генерал вдруг услышал собственное имя, произнесенное тихим голосом по ту сторону экрана. Экономка и дворецкий, полагая, что нашли уединенное местечко, толковали о господах и их гостях.
– Это проделки миссис Сноудон, не будь я женщиной! Даром что никому другому, кроме вас, Адам, я бы словечка не сказала. Миссис Сноудон с сэром Джаспером на галерее озорничали – больше некому. В плащи нарядились и пошли. Она красавица, и если еще чуток в доме погостит – беды не миновать.
– Да с чего вы взяли, миссис Бенсон, что она была на галерее? Где ваши доказательства? – произнес важный дворецкий.
– А вспомните наряд миссис Сноудон. Вы, мужчины, таких мелочей в упор не видите, ну а я после Пэтти первой на галерею пошла, и что ж? Сразу мне этот гагат в глаза-то и бросился, фонарь его будто нарочно высветил. На том самом месте камушек лежал, где Пэтти привидение явилось. Вот вы мне скажите, Адам, у кого еще, кроме миссис Сноудон, такие роскошные уборы? Гагатами ее платье сверху донизу расшито. Каких еще вам надобно доказательств?
– Допустим, камушек и впрямь с ее платья. Однако зачем они с хозяином наверх пошли, да еще в эту пору? – спросил недогадливый дворецкий.
– Вы да я, Адам, мы с вами всю жизнь при семействе Трехернов, и вам я свое опасенье открою, только вы никому ни слова! Хозяин, сами знаете, нраву неуемного – наверняка там, в заграницах-то, он к этой леди чувства питал. Я краем уха слышала: какая-то там загадка, а может, злодейство или несчастье было поболее года назад – и она в нем замешана. Неприятно мне это говорить, а только я думаю, хозяин и доныне к ней не остыл, а она – к нему. Генерал уже старик, она молодая да бойкая – всякого обворожит. Ясно, не муж ей мил, а сэр Джаспер, да и как перед ним, таким пригожим кавалером, устоять? Каша у нас тут заваривается, верно вам говорю, Адам, ох, какая каша для Трехернов!
Очень тихо звучали голоса, не разобрать бы генералу ни словечка, если бы он не напрягал уши. Он расслышал все, и его морщинистое лицо вспыхнуло, как у юноши, от гнева, а в следующий миг, когда он нашел глазами жену – исказилось и побледнело. Ибо миссис Сноудон в отдалении от остальных беседовала с сэром Джаспером. Молодой красавец был в ударе, явно сыпал комплиментами и глядел на свою даму пылко и преданно. «Пожалуй, экономка права, – с горечью подумал генерал. – Они отлично смотрятся вместе, у них была романтическая связь, и они, без сомнения, жаждут ее возобновить. Бедняжка Эдит – а я слепец!» Генерал поник седой головой и тихо скрылся, унося стрелу в своем дряхлом, но мужественном сердце.
* * *
– Бланш, поди сюда, присядь и передохни, иначе завтра будешь чуть живая, а я обещала матушке, что позабочусь о тебе.
