– А я к какому типу людей отношусь?
– Ты из тех, очевидно, кто склонен оценивать меня по достоинству. Подумай – и ты поймешь, что я прав. Ах да… – Он запустил пальцы в жилетный кармашек своего старомодного костюма, вытащил небольшой блестящий предмет и вручил его мне. – Небольшой подарок на память.
Это было очень красивое серебряное распятие времен, судя по всему, позднего итальянского Возрождения, но выглядело оно так, будто отлили его всего лишь час назад.
Он кивнул утвердительно:
– Симпатичная вещь, правда? Впрочем, не навязываю своего мнения. Не знаю, как это осуществить, но мне хотелось бы сделать так, чтобы для людей моего ранга стало бы неимоверно трудной задачей лепить на скорую руку такие вот вещицы.
– Так это твое… изображение?
– Да, я; это – частица меня.
– Разве это не означало выдать себя?
– Мм. Полагаю, мне стало скучно в какой-то момент. И я подумал: почему бы и нет? Затем я подумал, что заявить о себе – это прямая дорога к крупным неприятностям. Но оказалось, что волноваться не стоило, правда? Ведь почти ничего не изменилось, как ты сам можешь заметить.
– Но ты только что говорил мне, что Церковь важна?
– Важна – в какой-то мере. Без нее не обойтись. В конце концов, Он был когда-то частью меня. До свидания, Морис.
Распятие дернулось, завертелось у меня на ладони, выскользнуло из руки прежде, чем я успел сжать пальцы в кулак; оно упало на пол, но не вертикально, а под углом, и покатилось к стене. Я бросился торопливо ловить его и услышал за спиной его добродушный смешок с оттенком истинного удовольствия; затем, сразу после того как серебро сверкнуло, исчезая в щели между плинтусом и полом, послышался глубокий нарастающий рокот, который вскоре превратился в шум трактора и звук телевизора. Я оказался у переднего окна задолго до того, как звуки достигли своего нормального звучания, как раз вовремя, чтобы увидеть уникальное зрелище: окружающие предметы, двигаясь все быстрей, входили в свой обычный ритм, частички пыли и клубы дыма ускоряли свой полет, человек возвращался к жизни, его рука описывала дугу с увеличивающейся скоростью – и вот носовой платок вернулся на свое место в кармане. Затем все стало на свои места – как полагается.
Я отошел от окна, зашагал бесцельно по комнате. Сердце ударило два раза подряд в какую-то долю секунды и остановилось, я качнулся вперед и ухватился за спинку стула, и тут оно бухнуло с такой силой у меня в груди, что меня согнуло пополам, колени подкосились, и я чуть не опрокинул стул. Появилась боль в спине – как раз в тот момент, когда моя рука находилась на полпути к пояснице, она начала разливаться по телу и как-то по-новому пульсировать. Я почувствовал, что у меня вспотели ладони и грудь, а дыхание участилось. Все страхи и симптомы, о которых я идумать забыл во время посещения молодого человека, снова вернулись ко мне. Я отыскал бутылку виски, отхлебнул немного, заставил себя остановиться, проглотил три пилюли, запив их водой. Я понял, что необходимо сделать две вещи – и как можно скорее.
В дверях я, поборов секундную нерешительность, ступил за порог и двинулся торопливо по коридору. Когда я вошел к Эми, она смотрела на экран, где была таблица с результатами крикетных матчей, Виктор лежал у нее на коленях.
– Который теперь час?
Она ответила, не двинувшись с места:
– Двадцать минут пятого.
– Посмотри, пожалуйста, у себя на наручных часах. Нет, лучше покажи мне.
Маленький циферблат, который она носила на запястье, показывал четыре часа двадцать две минуты. Я посмотрел на свои часы: на них четыре сорок шесть. Повода для страха больше не существовало, и мои чувства вернулись в прежнее состояние.
Продолжая смотреть на экран, Эми начала:
– Итак, теперь я обманываю тебя насчет времени.
– Нет, ты меня не обманула. Дело в том…
– Ты ведь подумал, что я вру. Я тебе сказала, а ты не поверил. Тебе понадобилось самому взглянуть.
– Потому что ты не посмотрела на свои часы.
– Я смотрела время как раз перед тем, как ты вошел.
– Прости, дочка, но я ведь не знал об этом, я просто хотел убедиться.
– Ладно, папа.
– Прости.
– Тебе, конечно, не хочется смотреть вместе со мной «Пиратскую планету», да? – спросила она тем же тоном. – Начнется в шесть минут шестого.
– Зависит от того, как управлюсь с делами, но я постараюсь.
– Ладно.
После этого я спустился в свой кабинет, взял фонарь (один из тех двух, которыми мы с Дианой пользовались ночью на кладбище и который еще светил), принес из мастерской тот же молоток и долото, плюс к ним ломик, и вернулся в столовую. Потребовались считанные минуты, чтобы снять на приличном пространстве часть коврового покрытия, но пол был сплошь из крепких досок и превосходно сохранился после ремонта, сделанного моим предшественником. Я произвел немало шума, причинил кое-какие разрушения и обильно вспотел, отдирая первую доску. На дранке и штукатурке под ней были только катыши пыли и целые гроздья паутины; ничего не обнаружилось и дальше между стыками, насколько позволял увидеть слабеющий луч моего фонаря. Если следовать предположению, что распятие и после падения в щель продолжало вести себя столь же необычно, то оно могло находиться в каком угодно месте под полом, если вообще не умчалось за пределы досягаемости. Но я не видел иного выхода, кроме как продолжить начатое дело.
Время шло, не принося результатов. Я возился с четвертой доской, когда появились Ник и Люси.
– Привет, папа, что тут у тебя происходит?
– Просто… – Я взглянул на них, и меня поразило, насколько они подходят друг другу. – Уронил одну вещицу в щель в полу. И довольно дорогую. Вот и решил, что надо отыскать ее.
– Какую именно вещицу? – В голосе Ника слышалось недоверие.
– Ну, одна семейная реликвия. Дед подарил ее мне.
– А ты бы не мог… Я хочу сказать, в какую щель она провалилась? Такое впечатление, что ты…
– Нет, она катилась, понимаешь. Даже не знаю. Ник переглянулся с Люси:
– Ты как себя чувствуешь, папа, только честно?
– Я в полном порядке. Только чуточку жарко.
– Это не связано с привидениями и всеми остальными событиями, которые тут случились в последнее время? Если это так, я очень прошу тебя ничего не утаивать.
– Никакой связи, честно. Только этот вот…
– Ты ведь знаешь, что можно смело рассказывать нам обо всем, – сказала Люси. – Мы ведь не станем думать, что у тебя какое-то умственное расстройство, и не будем рассказывать никому, если тебе этого не хочется. Все останется между нами.
– Нет, в самом деле, – сказал я, подумав о том, что использование множественного числа придавало обещанию Люси некоторую необязательность. – Не надо волноваться; если не смогу сразу найти свою вещицу, то брошу это занятие.
