Я разогнался до восьмидесяти миль на шоссе А-595, и какие-то секунды спасли меня от столкновения с бензовозом, и только потом мне пришло в голову, что никакая, даже самая большая скорость не поможет человеку убежать от самого себя. Я нашел, что банальность этой мысли успокаивает, после чего смог переключиться на менее быструю езду.
Я остановился у пивной «Георг» на подъезде к Ройстону, съел пару бутербродов с ветчиной, выпил полторы пинты бочкового пива, принял пилюлю, купил фляжку виски «Белая лошадь» и поехал дальше. В Кембридже я зашел в кино, высидел сорок минут на сеансе широкоэкранного вестерна (в котором помимо долгих разговоров и еще более долгих пауз один человек выстрелил в другого и промахнулся), после чего я решил, что для моего слишком напряженного нервного состояния будет лучше уйти. В плохие дни посещение кино иногда приводит к тому, что у меня появляется удивительно сильное предчувствие скорой смерти, вызванное этим характерным сочетанием темноты, ощущаемого, но невидимого присутствия посторонних людей, огромных, неестественно окрашенных, быстро сменяющихся образов и голосов, которые звучат не совсем как голоса. Я бродил некоторое время по улицам, считая шаги и уверяя себя, что какое-то интересное событие должно произойти между тремястами и тремястами пятьюдесятью, и оно докажет всем: Оллингтон знает, о чем говорит, его предсказаниям можно доверять. Счет перевалил уже за триста сорок, но на моем пути не появилось ничего хотя бы отдаленно интересного, не встретилось даже ни одной симпатичной женщины, так что я удовольствовался книжным киоском, увиденным сквозь витрину большого универсального магазина. У них было еще открыто, я вошел и купил книжку в мягкой обложке, вещь, о которой я никогда не слышал, написанная автором, чье первое произведение (сатира провинциальных нравов, как я вспомнил) получило в свое время похвальные отзывы. В маленьком баре «Университетского герба», где подавали только коктейли, я убил на нее сорок минут своего времени, после чего вышел на улицу и бросил книжку в урну по пути к своей машине. К надуманности, свойственной всей художественной литературе, автор добавил кое-что чисто индивидуальное: во-первых, неспособность оставить даже самые расхожие фразы неукрашенными какими-либо словесными рюшами, финтифлюшками, завитушками, наталкивающими на воспоминание о тех варварских культурах, чьи предметы культа и строения сплошь орнаментированы; во-вторых, укоренившуюся привычку развивать повествование посредством резких, скомканных переходов от одного вяло прописанного эпизода к другому; в-третьих, упорное следование своему методу подачи характеров, который заключается в том, что, изобразив книжного героя с помощью одного стереотипа, автор затем «раскрывает» характер другим заранее известным стереотипом. Но ладно, было бы странно ожидать чего-то другого. Это ведь литературное произведение, роман.
Снова оказавшись на шоссе, только теперь в темноте, я почувствовал вскоре, как меня охватывает паника. У меня была причина (определенная) чувствовать страх перед встречей с Андерхиллом; он не имел ничего общего с тем диким, беспочвенным, беспредметным страхом, который выгонял меня в детстве на улицу, заставляя бежать через луг перед домом – до тех пор, пока я в буквальном смысле не валился с ног, а какое-то время спустя вынуждал меня читать газету от заголовка до последней строчки вслух самому себе и как можно быстрее, одновременно отбивая такт одной ногой, а затем второй и тоже как можно быстрее. Подобный умственный настрой не самое лучшее, когда ты за рулем в гуще транспортного потока, текущего со скоростью от тридцати до шестидесяти пяти миль в час, а то и быстрее по довольно узкому шоссе. Каждый раз, когда я выезжал для обгона на середину, видя впереди колонну надвигающихся фар, или приближался к повороту, начинало казаться, что осмысленное чувство опасности вытеснит раз и навсегда безрассудный страх, но оно незаметно отпускало и забывалось, как только исчезала сама опасность.
Авария случилась на повороте шоссе А-595 примерно в трех милях к югу от Ройстона и в четырех милях от дома. Я нагнал машину – это был «хамбер-хок» или что-то похожее, из крупных автомобилей; он тащился примерно под сорок в час, и я начал обходить его метров за двести до начала поворота, что не было таким уж опасным маневром – при условии, если бы «хок» продолжал следовать с той же скоростью. Однако, охваченный, вне всяких сомнений, идиотским негодованием, что его обгоняет машина вдвое меньших размеров, водитель «хамбер-хока» прибавил газу. Когда наши две машины, двигаясь примерно бок о бок, свернули по кривой налево, огромный грузовик, с длинным прицепом, с цепочкой красных лампочек, указывающих на его широкий негабаритный груз, появился с противоположной стороны. У меня не хватало скорости обойти «хамбер-хок», и я мог только гадать о его намерениях, поэтому, доверившись своему знанию дороги, по которой проезжал четыре раза на неделе в течение семи лет, я метнулся, пересекая полосу, по которой следовал грузовик, направо – на широкую, заросшую травой обочину, которая, я очень надеялся, по-прежнему была там. Она действительно там оказалась, но более жесткая и крутая, чем я думал. Так или иначе, благодаря траве машина быстро сбавила ход, и, когда я врезался в кирпичную кладку дренажной канавы (как потом выяснилось) и ударился обо что-то головой, скорость была не такой уж большой.
– Как ты, приятель? – спросил чей-то голос.
– Ничего, все в порядке.
– Ну, тебе страшно повезло. Ты что, рехнулся, черт возьми? Идти на обгон на таком повороте. Ты наклюкавшись, как все эти лихачи, а?
– Нет.
– Да наклюкавшись, не иначе, или точно у тебя с башкой не в порядке. Нет, жив и здоров. Хоть и странно, но вот сам говорит, что ничего страшного.
Затем заговорил другой голос, но о чем шла речь, я потом даже не мог вспомнить. Знаю только, что по прошествии какого-то времени я стоял перед своим домом, а машина – похоже, что «хамбер-хок», – исчезала вдали. Я ощущал себя как на луне, почти невесомым, или будто еще секунда – и моя душа освободится от телесной оболочки (как у меня бывало после тяжелого сна или сытного обеда); или будто я ребенок, который наблюдает, но ничего не ждет, с любопытством, но без интереса.
Оставалось восемь минут до полуночи. «Как раз вовремя», – сказал я про себя. В доме было тихо и темно. Превосходна Я отправился в бар, взял высокий стакан, сифон с содовой и бутылку «Глен Гранта»; выпил виски, слегка разбавленного водой, и проглотил пилюлю; затем, перейдя в обеденный зал, стал ждать, когда пройдут оставшиеся две минуты. Я сидел за столиком в том углу, где когда-то находилась гостиная Андерхилла, включив (с учетом момента) только ту лампу с плотным абажуром, что стояла рядом.
