Ознакомительная версия.
Ярослава поразило, насколько это описание походит на словесный портрет дяди Гриши, сделанный неделю назад его сестрой!
Увидев Ксению, Матвеев конвульсивно дернул головой в сторону, будто хотел отпрянуть он нее или вовсе убежать. Ксения не отказала себе в удовольствии по секундам расписать сцену своего печального реванша.
«В следующую секунду по лицу его прошла целая гамма чувств. Он надменно поджал губы, как бы закрываясь, демонстрируя непримиримую холодность. Потом – испуг: вдруг она сейчас бросится ко мне и со всей дури влепит по щеке? Растерянность…» Ксения улыбнулась. Глаза Григория расширились. «Вновь испуг, но теперь с другим знаком: вдруг она сейчас бросится мне на шею с воплями: «Вернись, я все прощу»?!» Ксения улыбалась открыто и тепло: она была рада его видеть, не держала обиды, но и не пыталась добиться внимания. Просто приветствовала любимого человека. Губы Григория дрогнули, натянуто поползли в стороны. Медленно-медленно улыбка поднималась вверх по складкам у рта, по щекам – до самых глаз. И стала очень похожа на добрую и искреннюю.
А потом, улучив момент, Гриша все-таки сбежал! Он просто-напросто снова надел только что снятую светло-серую куртку, тихо сказал Регине за спинами собравшихся в холле людей: «Я так зашел, проведать, поздравить всех с Новым годом! Пойду: меня еще ждут дела!» Он обменялся рукопожатиями с оказавшимся рядом Анатолием Ивановичем; Ксения услышала шорох шагов и краем глаза поймала светло-серую тень, мелькнувшую у парадных дверей.
Так все и закончилось.
* * *
– Здравствуйте, Ярослав! Давно ждете? Простите, не предупредила вас, что в середине дня буду занята: вылетело из головы!
В третий раз Ярослав встретился с Ксенией Алексеевной, и она поразила его своей способностью становиться другой! Нельзя сказать, что Ярослав не узнал ее и долго присматривался, дабы определить, в самом ли деле видит перед собой Цареву. Однако…
Лицо Ксении обрамляла новая, высокопрофессионально сделанная и очень шедшая ей стрижка. Волосы радовались облегчению: лежали они теперь очень пышно, а при малейшем движении головой подлетали вверх и ссыпались вниз короткими завитушками. Благодаря новой стрижке скулы резче выступили, щеки округлились, появилось общее впечатление здоровья и – на расстоянии – даже беззаботности; хотя глаза, при ближайшем рассмотрении, оставались не то строгими, не то грустными.
Заметив в его руках свое произведение, Ксения смутилась, даже побледнела. Отвернувшись, чтобы отпереть кабинет, спросила с ироничной усмешкой, делано небрежным тоном:
– Прочитали? – Голос, однако, предательски дрогнул на ударном слоге.
– Не все, – хмуро сообщил Ярослав. – То, что вы зачеркнули, пропустил.
– Ярослав, я прошу у вас прощения! – Голос Царевой звенел, как у пионерки, которая намерена по доброй воле сознаться в том, что списала контрольную по химии. – Я – психолог; это накладывает определенный отпечаток на личность. Я привыкла свободно обсуждать все, что угодно. Для меня не существует запретных тем, будь то чувства, физиология, отношения с близкими, секс, и тем более собственные ошибки и тайные желания. Только вам-то все это ни к чему. Я думала: вы извлечете из моей тетрадки интересующие вас факты, и лишь потом сообразила, что для этого вам придется продраться сквозь ворох ненужных подробностей! Времени, должно быть, потеряли уйму? Простите! Хоть что-то полезное нашли?
– Ксения, вы не против, если мы перейдем на «ты»? – внезапно предложил Ярослав. – Я так сроднился с вами за это время!.. То есть пока читал.
– Я только за! Что будем пить на брудершафт? Чай, кофе?
– Кофе хочу. Вроде выспался, а глаза слипаются – хоть плачь!
Ярослав медлил говорить о деле, еще неуверенный, стоит ли афишировать свое знакомство с Матвеевым. На сей раз у Царевой, помимо традиционных сластей, были приготовлены бутерброды с колбасой и сыром. Она проследила взглядом, как Ярослав потянулся за одним из них.
– Я подумала: это посущественнее печенья. Угадала?
– Спасибо, угадала!
– Знаешь, я совсем не соображала, когда всучивала тебе эту тетрадку, – вернулась она к волновавшей ее теме, – так было плохо! Я ведь в тот день голос его услышала.
– Услышала голос?!
– Да… А! Ты решил… Нет, не в том смысле! Мне рассказал… общий знакомый, что на Григория напали бандиты, разбили голову. Я вставила в телефон другую симку: у меня, случайно так получилось, есть запасная. Он не знает другого номера. Позвонила. Сначала по домашнему – не подошел. Совсем расстроилась: подумала, может, в больнице. Потом – по сотовому. Послушала, как он отвечает «алё» и прочее. Он долго старался, чтобы услышать кого-нибудь, и довольно бодро. Я бы даже сказала, жизнерадостно. Раньше я думала, что он именно меня так приветствует… Короче, поняла, что с ненаглядным все в порядке. Дальше сценарий, как ты понимаешь, предполагает сопли и вопли. Так что извини, была неадекватна!
– Я думаю, даже психолог порой должен поплакаться в первую попавшуюся жилетку, – ответил банальностью Ярослав.
– Если бы первую! – самокритично улыбнулась Царева. – Опять же, как профессионал, я знаю: чтобы освободиться от прошлого, нужно вспомнить и оплакать все, отпустить каждую подробность, каждый эпизод. Вне зависимости от того, каков характер прошедших событий: приятные они были сами по себе или травмирующие.
– А если это… катастрофа? – Ярослав подался вперед. – Глобальный катаклизм?
– Да, тот же принцип. Чтобы боль прошла, нужно сначала вытащить из памяти все, что запинал туда, когда было нестерпимо об этом думать. Как правило, психотравма плохо заживает, когда к событиям по сути своей ужасным добавляются стыд, чувство вины.
Ксения замолчала и выжидательно посмотрела на собеседника: мол, готова отвечать на вопросы, сколько понадобится!
А Ярославу было не до вопросов! Ему бы впору сесть перед Царевой и исповедаться ей в свою очередь! «Стыд, чувство вины» – колокольным звоном отдавались в голове слова. Он не в силах ни думать о чернобыльской трагедии, ни говорить о ней; он бежит от воспоминаний. Иногда ему снятся сны, от которых он просыпается с криком и вновь бежит: в работу, такую трудную, такую благородную и нужную людям… Он тогда так грамотно себя вел. Он спас сестру. Только он ведь уехал, бежал, а другие остались в отравленном городе. Он спасал и собственную шкуру. Стыд и вина.
– Нужно обязательно себя простить, – тепло, но твердо сообщила Ксения, будто услышала и приняла его «исповедь». Ее взгляд мягко ласкал лицо Ярослава. – Это главное и единственное условие исцеления! Чаще всего объективно человек мало что мог сделать для других. Например, ребенок всегда думает, что мог спасти своих родителей.
Ознакомительная версия.
