Ознакомительная версия.
Первым и последним. Тогда одного рукопожатия хватило, чтоб снять все вопросы о недопустимости прикосновений. И тогда же Заноза впервые услышал: «он еще жив?» применительно к своему ублюдку-ратуну. Следующим, кто спросил об этом, был Ясаки.
Хасан не спрашивал. Он просто собирался убить ратуна Занозы, если Заноза не сделает этого сам.
Ну, так то Хасан. Он вообще ни на кого не похож.
Его Стив даже и не пытался потрогать. А ведь он не видел, как Турок одним прикосновением отправляет живых в глубокий обморок, и Заноза ему об этом никогда не рассказывал. Просто осторожничает. У всех упырей дайны как дайны, а у Хасана неизвестно что. Не надо его трогать.
Хасан про Занозу, кажется, думал как-то так же. Не про дайны, а про то, что трогать не надо. Стив при встречах вел себя как всегда — не упускал возможности прикоснуться, не за руку взять, так по голове погладить. Заноза привычно старался в такие моменты думать о нем какие-нибудь гадости, Стив привычно делал вид, что его это задевает, а Хасан… Хасану это не нравилось. И дело не в ревности, какая там ревность, если ему самому можно все, и ничего не нужно. Заноза после первой же встречи прямо спросил, что в поведении Стива вызвало недовольство. И сам понял, что вопрос неправильный. Хасан не был недоволен. Обеспокоен, напряжен, встревожен — любое из этих слов подходило больше.
Точно не ревность.
— Непривычно видеть, что ты подпускаешь кого-то так близко? — он тоже не знал, что думать. Лерою без всяких усилий удалось то, что у Занозы никак не получалось — он сумел сбить Хасана с толку. — Я помню, как ты убегал от Шеди, и как тебя напугал Сондерс, и уже привык за тобой присматривать.
Это походило на правду. А других объяснений все равно не нашлось.
Сегодня Заноза оставил Хасана на Стива… или Стива на Хасана, фиг знает, они оба такие умные и серьезные, что не поймешь, кто за кем, если что, присмотрит. Что характерно, поговорить с Алаа не рвались оба. Стив понимал тийрмастера с большим трудом, Хасан не понимал вообще, и тому, и другому было проще дождаться перевода.
Заноза им не сочувствовал. Неа. Сочувствовал он Алаа. И Лайзе. И другим сумасшедшим, с которыми доводилось сталкиваться. Они же не были сумасшедшими. Не по-настоящему. То есть, Лайза была, но не из-за дайнов. Она не выдержала афата и придумала себе мир, противоречащий реальности, зато совпадающий с ее представлениями о том, как все должно быть устроено.
По-настоящему сумасшедшим был как раз он. Его мир отличался от нормального, аксиомы, из которых он делал выводы, отличались от нормальных, выводы, естественно, тоже были далеки от нормы. И мир, и аксиомы, и правила были верны, ненормальны, но верны, однако быть сумасшедшим, это ведь не значит ошибаться, это значит — отличаться. Во всяком случае, Заноза думал именно так.
А Алаа и Лайза ничем от нормальных вампиров не отличались, но видели и понимали гораздо больше, чем остальные. Дайны что-то сделали с их мозгами, и там, где обычный взгляд видел желтое пятно, они видели разом и желтый цвет, и синий с зеленым. Там, где обычный слух воспринимал лишь сочетание звуков, они видели тех, кто издает эти звуки и всю окружающую обстановку. Лайза слушая радиоспектакли, могла рассказать биографию каждого из актеров и предположить, как сложится их судьба в ближайшие недели, а то и месяцы. Алаа, слушая симфонические концерты, мог описать внешность каждого музыканта в оркестре, и, опять же, предсказать их будущее.
Все так. Рассказать они могли. Но понять их было почти невозможно.
Тоже особенность дайнов. Не подарок, а проклятие.
Заноза знал это за собой. Бывали дни, когда мир становился прозрачным, взгляд начинал видеть четыре измерения, вместо трех, будущее превращалось в настоящее, потому что все увиденное и услышанное сцеплялось друг с другом единственно возможным образом. Эта предопределенность… нет, не сводила с ума, он же и так был сумасшедшим. Она просто бесила. Бесила до потери контроля, до непреодолимого желания ломать, разрушать, убивать все, что было целым или живым. Разрушение создавало иллюзию того, что будущее можно изменить. И лучше уж такая иллюзия, чем бешенство, из которого уже не вырвешься, так и останешься невменяемым от ярости зверем.
В этом состоянии слова отказывались подчиняться ему, случалось что-то вроде афазии[21]. И, по-любому, эта недоафазия не делала его добрее и терпимее.
То, что вампиры с дайнами как у Лайзы или Халька Алаа умудрялись с пониманием относиться к тем, кто не понимал их, вызывало у Занозы разом и недоумение, и уважение. Он-то просто убивал любого, кто попадался на глаза в такое неприятное время. А они существовали так всегда, сотни лет, и ничего… обходились без убийств и разрушений.
Лайза, правда, добротой не отличалась, хоть и злой не была. А вот Алаа был добрым. По-настоящему. Ему стоило быть позлее, глядишь, и в тийре порядка стало бы больше. Хотя теперь, когда здесь поселился Стив, когда здесь обосновалась «Турецкая крепость», и Алаа постепенно стал привыкать полагаться на них, за наведением порядка дело не станет.
— Ничего не получается, — пожаловался тийрмастер сразу, даже не поздоровавшись. — Звери окружают, Заноза, домашние звери, но у них пена течет. Если пена течет, значит бешеные, это все знают, так ведь? А Этьен говорит: «какие звери, Хальк, мы в центре мегаполиса?»
В центре этого мегаполиса зверья хватало. Не только домашнего. Кроме кошек и собак тут водились белки, зайцы, еноты, койоты. Крысы и мыши, это уж само собой… Заноза бы не удивился, пожалуй, встретив где-нибудь в сквере медведя или пуму.
Все они были потенциальным разносчиками бешенства. И Алаа точно говорил не о них. И не о собаках и кошках.
Бешенством оказались поражены прелаты дальних миссий. Распространялась зараза медленно, но одно только то, что она, вообще, распространялась — то, что это была именно зараза, инфекция, передающаяся от мертвеца к мертвецу — превращало слова Халька Алаа в абсурд, в бред еще больший, чем если слушать его без перевода.
Мертвые не болеют. Мертвые не заразны. Единственный способ, которым один вампир может передать какие-то свои особенности другому вампиру — это позволить сожрать себя. Целиком, вместе с душой. Ну, да, можно еще учить, но это не принято. Вампиры, вообще, не любители делиться, хоть дайнами, хоть проклятиями. Забирать все и не отдавать ничего — это у мертвых что-то вроде безусловного рефлекса, как дыхание у живых.
Правда, при всей нелепости того, что рассказал Алаа, заболевшие бешенством вампиры сами по себе были тийрмастеру не интересны. В выяснении обстоятельств заражения и распространения болезни он полагался на Лероя. И даже помощь Занозы, как переводчика, была полезна, но не необходима — разобрались бы как-нибудь Алаа со Стивом и сами, не первый год вместе работают. Заноза и Хасан понадобились тийрмастеру, чтобы вернуть домой Даниэлу. Его най.
Ознакомительная версия.
