— Это не похоронный наряд! Он не мог быть изготовлен для обряжения мертвой царицы! Это свадебный наряд!
Мистер Трелони оттянул складку материи возле шеи, и я догадался по порывистому вздоху, что его что-то удивило. Он приподнял мантию еще выше и произнес:
— Маргарет права! Эта одежда не предназначалась для мертвой. Посмотрите! Мантия просто лежит поверх ее тела.
Он поднял с мумии пояс, переливавшийся блеском драгоценных камней, и передал его Маргарет. Затем приподнял роскошную мантию и положил поперек рук девушки, которые она протянула к нему в порыве неудержимого восторга. Предметы такой редкой красоты не могли не вызвать подобного чувства.
Все мы молча стояли, потрясенные прелестью женской фигуры, которая лежала перед нами полностью обнаженная, за исключением прикрытой пеленами головы. Мистер Трелони наклонился и дрожащими от волнения руками поднял эту пелену, которая была изготовлена из такого же полотна, что и сама мантия. Когда он отступил от стола, перед нами предстала вся прославленная красота царицы. Меня окатила волна стыда: как несправедливо, что нам, простым смертным, дозволено равнодушными глазами смотреть на истинное воплощение мечты о прекрасном! Это было сродни святотатству.
Царица Тера напоминала статую, вырезанную из слоновой кости рукой Праксителя.[28] Кожа поражала своим совершенством, была гладкой, как бархат; никаких следов увядания или тления, окаменевших морщин; изменения коснулись лишь забрызганной кровью руки, которая пролежала обнаженной поверх покровов в течение нескольких десятков веков.
Уголки губ Маргарет дрогнули, на щеках вспыхнул гневный румянец. Импульсивным движением девушка накинула на тело царицы прекрасную мантию, закрыв изуродованную руку. Теперь мы могли любоваться только лицом Теры. Оно было еще восхитительнее, чем тело, потому что производило впечатление живого и одухотворенного. Глаза были закрыты; длинные, черные, загибающиеся вверх ресницы лежали веером на щеках. Ноздри благородной формы хранили покой, казавшийся более абсолютным, чем тот, что приносит смерть. Полные, красные губы приоткрывали тончайшую линию жемчужных зубов. Ее волосы необычайной густоты, черные и блестящие, как вороново крыло, были приподняты прядями над белоснежным лбом, на который выбивалось несколько легких локонов.
Меня потрясло сходство древней правительницы с Маргарет, хотя я уже был подготовлен к нему фразой мистера Корбека, процитировавшего ее отца. Эта женщина — я не мог думать о ней как о мумии или трупе — напомнила мне нашу первую встречу на балу, когда я издали восхищался царственной осанкой мисс Трелони. От моего внимания не ускользнуло то, что украшение из крупного жемчуга с лунным блеском и драгоценных камней, скреплявшее прическу царицы, по своей форме ничем не отличалось оттого, что сияло тогда в шелковистых локонах Маргарет.
Мистер Трелони выглядел так, словно злая магия лишила его физических сил. Он был совершенно разбит и едва держался на ногах. И когда Маргарет, успокаивая, обняла его обеими руками, я услышал, как он еле прошептал:
— Дитя мое, мне кажется, что это ты лежишь передо мной!
Некоторое время мы молчали, прислушиваясь к вою ветра, перешедшего в бурю, и неистовому биению волн о скалы далеко внизу. Голос мистера Трелони, прервавшего паузу, уже обрел привычные нам интонации:
— Позже мы попытаемся исследовать процесс бальзамирования. Внешне мумия совсем не похожа на те, которые мне доводилось изучать. Кажется, нет надрезов для извлечения связок и внутренних органов, которые, по всей вероятности, остались нетронутыми. Кроме того, ткани тела совсем не содержат влаги: каким-то очень точным методом через вены ввели воск, или стеарин, или какое-то неизвестное вещество. Я не исключаю парафин, потому что к тому времени древние египтяне могли уже знать о нем.
Маргарет откуда-то достала белую простыню и, накрыв ею тело царицы, попросила нас перенести Теру к ней в комнату.
— Мне не хотелось бы, чтобы до установленного срока она лежала здесь, в этой пещере, одна, совершенно обнаженная, под ярким светом ламп. Может быть, она приготовилась к встрече с женихом, имя которому Смерть.
Мы вышли в почтительном молчании, оставив Маргарет наедине с царицей Терой. Когда спустя некоторое время моя возлюбленная позвала меня к себе, мертвая красавица была одета в свою мантию из тонкого полотна с золотым шитьем, ее украшали принадлежавшие ей великолепные драгоценности, а также белые цветы, которые Маргарет положила на высокую грудь египтянки. Вокруг ложа стояли зажженные свечи.
Рука в руке мы простояли некоторое время возле нее. Затем со вздохом Маргарет отвернулась.
Осторожно прикрыв дверь, мы направились в столовую, где нас ждали остальные. Несколько минут прошло в молчании, затем возобновился разговор о том, что было, и о том, что еще должно произойти.
Время от времени я чувствовал, как беседа едва ли не затухает подобно пламени, которое нечем питать, — как если бы мы утратили уверенность в своих самых важных убеждениях. К тому же долгое ожидание начало сказываться на состоянии наших нервов. От моего внимательного взгляда не укрылось то обстоятельство, что для мистера Трелони перенесенный им транс не был столь безобидным, как мы полагали или как он нашел нужным рассказать нам. Правда, его воля и целеустремленность были столь же сильны, как всегда, но физически он заметно сдал. Конечно, подобное положение вещей казалось мне вполне объяснимым. Четыре дня совершенного отрицания жизни ослабили бы любой организм.
Время текло все медленнее, и мои собеседники, не сознавая этого, проявляли признаки сонливой усталости. Я, всеми возможными способами желая сохранить ясность сознания, пытался понять, не было ли это гипнотическим влиянием царицы, которому мы уже подвергались.
Что касается Маргарет, тревога ожидания заметно сказалась на ее состоянии, что было естественным для женщины. Бледность не покидала ее лица, глаза утратили живой блеск, и около полуночи я начал серьезно беспокоиться за нее. Я отвел девушку в библиотеку и там долго уговаривал прилечь на софу. «Великий эксперимент» должен был начаться точно через семь часов после захода солнца, это соответствовало трем часам ночи. Даже если выделить час для окончательных приготовлений, нам предстояло еще два часа волнений, и я клятвенно обещал Маргарет, что разбужу ее в любое время, какое она укажет. Однако девушка не хотела и слышать об этом. Улыбнувшись, она поблагодарила меня, заверив, что вполне способна выдержать оставшиеся часы ожидания и совершенно не хочет спать. Я согласился, хотя и через силу, но сознательно потратил на уговоры больше часа; так что, когда Маргарет настояла на том, чтобы мы вернулись в столовую, я шел туда с сознанием того, что по крайней мере помог ей скоротать время ожидания.
