Ознакомительная версия.
Назар сделал одно неожиданное и не очень радостное открытие: похоже, все его приятели отнеслись к его внезапному переезду гораздо менее болезненно, чем он сам. В конце концов, Назар пришел к выводу, что так происходит, наверное, потому, что, кроме его исчезновения, в их жизни не поменялось ничего, для него же – изменилось все.
В субботу 21 августа, как и планировалось, Михаил с Валерией устраивали небольшое застольное торжество по поводу новоселья. Были приглашены только двое коллег по работе с женами, супружеская пара, с которой семья поддерживала отношения уже много лет, и, конечно, родители с обеих сторон. Еще трое или четверо приглашенных не смогли придти, сославшись на уважительные причины; это никого не обидело, тем более, они обещались придти в другие выходные. Валерия целый день убиралась в квартире, готовясь к приему гостей, разве что языком не вылизывала.
Те начали сходиться после семи часов вечера; все с недорогими, но соответствующими случаю, подарками, которые, откровенно говоря, не слишком-то отличались оригинальностью и даже повторялись с заметной курьезной тенденцией: пластмассовый набор мыльниц и полотенечных вешалок для ванной комнаты, «ежик» для унитаза в комплекте с полочкой для туалетной бумаги, плетеный коврик для туалета в паре с «ежиком», снова набор мыльниц и… разумеется, еще один «еж».
«Это на тот случай, – тихонько подмигнул Валерии Михаил, – если мы решим открыть частный общественный сортир. Или у нас в семье вдруг начнется поголовная срачка», – на что та сперва прыснула, а потом несколько минут осторожно приглядывалась к гостям, пытаясь определить, не подслушал ли кто-нибудь случайно замечание Левшица.
И, наконец, настенные кварцевые часы в виде двух сердец, словно накладывающихся друг на друга – их подарили родители Валерии и, пожалуй, это был единственный настоящий подарок. Хотя, конечно, застолье устраивалось не ради презентов, и все это понимали.
Когда гости начали рассаживаться за накрытым столом, оказалось – несмотря на то, что некоторые не смогли сегодня придти, – одного места не хватает, точнее, одного стула.
– Ты не мог бы принести стул из твоей комнаты? – посмотрела Валерия на Назара, – А то кому-то придется сидеть на коленях.
– Ну, мама… – он кисло скривился, демонстрируя, сколько неоправданных усилий требует исполнение ее просьбы. Он уже залез за стол со стороны, приставленной к дивану, в дальний конец, где обычно любил занимать место, если его сажали со взрослыми. Как правило, эта диспозиция позволяла без помех смотреть телевизор. А с единственно удобной для прохода стороны уже сидели четверо человек: одна приглашенная пара и – ближе к нему – бабушка с дедушкой, родители Михаила.
– Под столом, – напомнила Валерия, раскладывая салфетки напротив каждого прибора, – Когда нужно самому, у тебя это отлично получается.
– Ничего, я схожу, – сказал Михаил, внося из кухни большое блюдо с салатом из свежих овощей. Валерия с укором зыркнула на него.
Назар тут же поспешил повернуться к телевизору. В этот момент какой-то сонный тип терпеливо объяснял герою Стивена Сигала, как именно он собирается оторвать тому яйца.
Михаил взял в детской стул, на котором Назар делал уроки или возился с чем-нибудь за письменным столом, и задержался на пороге. Комната ему нравилась. Когда-то в доме родителей у него тоже была своя комната, правда, поменьше и до седьмого класса ее приходилось делить вместе со старшим братом, пока тот не уехал на учебу в другой город. В который уже раз он подумал, что им действительно повезло с этой квартирой.
Собираясь выйти, он бросил еще один взгляд на комнату, оценивая ее как бы в общем, – на днях Левшицу пришла мысль, что со временем здесь можно было бы установить в свободном углу шведскую стенку и турник для Назара. В его возрасте этого пока хватит, а там будет видно. Парень сложением (да и не только) удался в него – так пусть растет сильным.
Затем, поворачиваясь к двери, он задержал взгляд на кровати сына с немного примятым клетчатым покрывалом. И вдруг его пронзило чувство какого-то безысходного парализующего страха, даже ужаса, словно он превратился в маленького мальчишку или подростка, запертого в темной комнате (и почему-то именно в этой), а где-то совсем рядом – только протянуть руку – двигалось что-то неумолимое и косматое, издающее тяжелый острый запах, похожий на старую лежалую пыль или на многократно усиленный душок мыши. И это не спеша, но уверенно приближалось…
Ощущение (почти иллюзия) было настолько сильным, что Михаил едва не выронил стул, который продолжал держать навесу за спинку. За миг до падения он успел машинально подхватить его другой рукой.
«Здесь что-то есть, « – пронеслось у него в голове, глаза Левшица вновь остановились на кровати Назара. В какой-то момент ему захотелось под нее заглянуть. Но он удержался, уже понимая, что это глупо.
«На самом деле, – решил Левшиц, вытирая выступившую на лбу испарину, – на самом деле, это только результат первой послеотпускной недели плюс недавний переезд, я просто выбился из прежнего темпа жизни – вот единственная настоящая причина. Я взрослый стокилограммовый мужик, – напомнил он себе зачем-то, – а здесь ничего нет и не может быть!»
И вновь повернулся, намереваясь наконец выйти.
«А как же тот случай с Назаром, когда он вылетел отсюда, как из чулана, кишащего ядовитыми змеями, и едва не сшиб с ног всю твою сотню килограммом? А потом, очень вероятно, еще и врал…»
– Миша, ты скоро? Мы уже садимся! – Долетел из гостиной призыв Валерии, далекой сирены из более светлого за спокойного мира.
– Иду!.. – собственный голос показался ему непривычно глухим, как из погреба.
«Все это послеотпускной… как там? – синдром».
Он вернулся к гостям.
Через час компания за столом слегка захмелела. Назару нравилось наблюдать за взрослыми, когда те не сильно пьянели, потому что тогда они становились смешными. Это был постепенный и вначале захватывающий процесс.
Когда фильм с Сигалом закончился, и внимание Назара целиком переключилось к происходящему за столом, речь шла о богатых людях. Одна из самых излюбленных тем, которые обсуждаются другими – еще не достигшими настоящего благосостояния, но очень к тому стремящимися, людьми – чаще всего претенциозно философским и несколько небрежным тоном.
– Кстати, вы знаете, сколько денег у самого богатого парня в мире? – сказал мужчина, сидевший на одном диване с Назаром. Из-за родителей Михаила Назар не мог его видеть, но, казалось, тот говорил с такой миной, будто это известно лишь ему одному и лично от того самого зажравшегося сукина сына. Или как минимум от его жены.
Ознакомительная версия.
