Подхожу к окну, высовываю руку. Ни дуновения. Закрываю фрамугу и снова подбираю обрывки фотографии. Будь у нас прозрачный скотч, их можно было бы склеить. Собрав кусочки, иду вниз, на поиски мамы и липкой ленты.
В гостиной горит свет. Мама лежит на диване. Звук хлопнувшей двери ее не разбудил. Отключилась. Рука с покалеченным пальцем свисает с дивана, указывая на пустую банку, уроненную мамой. Мама крепко спит.
Зрелище спящей матери пробуждает во мне очередное воспоминание.
– Отец сделал вот так.
Лезвие ножа Роба впивается мне в кожу, в ложбинку, отделяющую верхнюю фалангу мизинца. У брата холодные, жесткие глаза. Одно неосторожное слово, и он оттяпает мне часть пальца.
– Хорошо, я тебе верю.
– Но отец все проделал очень быстро. Прижал ее руку, взмахнул ножом и…
Я вздрагиваю, вспоминая, как Роб прижал мою руку. Меня снова передергивает от мысли, что маме пришлось пережить ужас на самом деле. Такое с годами не забывается. Воспоминания, впитавшиеся в стены, ядовиты, как воздух. Неудивительно, что мама поливает их пивом.
Останавливаюсь в дверях, совершенно не представляя, чем займусь теперь. Мне не хочется шебаршиться в гостиной, разыскивая ленту-скотч. Не хочется мешать маме спать.
На телевизоре стоят семейные фотографии. Я на цыпочках прохожу мимо мамы и внимательно рассматриваю снимки. Три портрета в картонных рамках. На каждом – двое мальчишек. Краткий фоторассказ о том, как мы с братом росли. Три моментальных снимка. Три этапа жизни. Малыши, маленькие мальчики, подростки.
Помести нас в толпу из тысячи и даже миллиона человек, вы бы сразу заметили, что мы – братья. Одинаковые неопрятные волосы, одинаковые щелочки серо-синих глаз, чуть косящих с внешней стороны, одинаковые скулы. Братья, но не близнецы. Роб старше. Это заметно на каждом снимке. Он дерзок и самонадеян, чего не скажешь обо мне. Его голова слегка запрокинута, и в аппарат он смотрит сверху вниз. Совсем немного, но достаточно, чтобы заявить: «Да, я – Роб. И что дальше?» Я же на всех снимках смотрю не в объектив, а чуть в сторону.
Вспоминаю о зажатых в ладони обрывках фотографии той девушки. Если добавить ее к нашим снимкам, с кем бы она встала рядом? С Робом? Со мной? Посередине? Или впереди? Какое положение подошло бы ей лучше всего?
За мной храпит мама. Поворачиваюсь к ней. Она меняет позу, ложится на спину, но вскоре снова открывает рот и оглашает гостиную храпом, от которого дрожат стекла в окнах.
Она крепко спит. У меня никакого намека на сон. Мне не хочется стоять и слушать ее храп, но и подниматься к себе желания не имею. Хватит с меня капающих кранов, хлопающих дверей и пугающего присутствия тех, кого здесь нет и быть не может.
Обрывки фотографии запихиваю в карман джинсов и иду к входной двери. В прихожей сдергиваю с крючка куртку. Это моя или его? Неважно. Надеваю куртку. Потом, словно что-то припомнив, беру вторую, возвращаюсь на цыпочках в гостиную и накрываю маму. Потихоньку выхожу обратно в прихожую, осторожно отодвигаю задвижку и открываю дверь.
Во двор опять принесли цветы. Выйдя из дому, я тут же натыкаюсь на них. Они стоят на коврике, мешая проходу. Несу их в прихожую и оставляю там. Выхожу, плотно закрыв за собой дверь.
Это море цветов… Должно быть, Роба любили. Иначе зачем тащить цветы? Должно быть, его любили. Или же цветы несут маме… проявление сочувствия к женщине, потерявшей сына? Я по-прежнему не чувствую горечи утраты. Мысли крутятся вокруг дырок в двери, следов кулака Роба. Я вспоминаю его холодный взгляд, лезвие ножа, впившееся в мой палец. Или вся его злоба и ненависть ограничивались стенами нашего дома, предназначаясь нам с мамой?
Я миную двор, сворачиваю в бетонный проход, останавливаюсь, смотрю вниз. На гаражи и другие такие же домишки. Вокруг меня тихий, спокойный, желто-оранжевый мир. Воздух слегка пахнет шоколадом. Наверняка сегодня кондитерская фабрика работает в ночную смену. Задираю голову к небу. За пятнами света от уличных фонарей пытаюсь увидеть звезды, но не нахожу ни одной.
Вот и лестница. На несколько секунд я замираю, потом стремительно несусь вниз, перепрыгивая через ступеньки. Не закончив спуск, наклоняюсь в сторону и хватаюсь за бетонную стенку. Подпрыгиваю и перемахиваю через стену. Полет недолгий, всего два метра. Я приземляюсь не на ноги, а шмякаюсь на колени. Ладони шумно ударяются об асфальт. Несколько секунд сижу скрюченный, проверяя, не покалечился ли. Встаю, болит левая лодыжка и левое колено. Должно быть, ногу подвернул.
Оглядываюсь в надежде, что моего позорного приземления никто не видел. Похоже, обошлось без зрителей. Вытираю ладони о брючины. Джинсы не вчера куплены, но после моих рук они становятся еще грязнее. Бррр!
Смотрю на лестницу. Как же у Роба так ловко получалось? Вновь возникает картина из прошлого.
Он перемахивает через стенку, приземляется с кошачьей легкостью и принимается пританцовывать вокруг девушки.
– Привет, Нейша, – произносит он. – Как дела?
Затем берет ее за руку и тянет к себе. Она смеется. Длинные волосы мелькают в воздухе, а они с Робом кружатся по автостоянке, подчиняясь музыке, что звучит у них внутри. Музыку, под которую они танцуют, я не слышу.
Нейша.
Девушку зовут Нейша.
Заворачиваю за угол и иду на автостоянку. Возможно, она пробудит во мне новые воспоминания. Они никуда не делись. По-прежнему живут внутри меня. Врач мне говорил: «Это похоже на ящики в столе или в комоде, которые тебе не открыть. Ты дергаешь все сильнее, а они не подчиняются. Не надо дергать. Через какое-то время они сами отопрутся». Врач оказался прав. Дома я совершенно не помнил имя девушки. И вдруг оно всплыло в памяти.
Местность вокруг меня выглядит незнакомой, но я решил немного прогуляться и вернуться тем же путем.
Впереди что-то вроде луга, поросшего травой. Место отдыха. Освещена только дорожка, проложенная через луг. Трава, что попадает в круги света, ярко блестит. Чуть в стороне зелень уже темная. Из сумрака, словно призраки, возникают столбики ворот. Детская игровая площадка, окруженная невысокой металлической изгородью. Сейчас там пусто. Воздух густой. Влажный, но не настолько, чтобы заклубиться туманом. Однако и сухим его не назовешь. Я догадываюсь, почему не видно звезд. Небо накрыто низкими густыми облаками.
Поднимаю воротник куртки, прячу руки в карманы и сутулю плечи, стараясь защититься от холодного и влажного воздуха. Дохожу до края луга. Дорожка не кончается, но дальше бежит между металлическими заборами садиков на задворках домов. Фонарей нет. Я не вижу собственных ступней, но продолжаю идти, доверяя ногам. Они обязательно меня куда-то приведут, и там будет светлее. Не может же путь вести в никуда.
