Ознакомительная версия.
Перестаю дышать.
Фигура приближается.
16:45
Вторая пуля тоже прошла мимо цели. Стрелок почувствовал: выбит какой-то небольшого размера предмет прямоугольной формы. Книга или видеокассета? Он выстрелил в движущийся предмет еще раз, без особого смысла, просто чтобы отвести душу.
Он с детства ненавидел и книги, и видеокассеты. Последние, нужно заметить, в несколько большей степени: книги, по крайней мере, молчали…
Внезапно цель исчезла.
Стрелок ощущал ее запах где-то рядом, но не чувствовал никакого движения. Неужели он убил его?
Стрелок замер.
Три минуты спустя он сделал осторожный шаг вперед, выставив перед собой пустую левую руку.
Чьи-то нервные пальцы судорожно вцепились в нее и – прежде чем он успел сделать выстрел навстречу движению – прочертили на его раскрытой ладони две линии: обратный полукруг и Л-В диагональ.
«Это случилось…» – удивленно интерпретировал Стрелок.
А в барабане его револьвера осталось еще три пули.
Теперь уже навсегда.
16:49
«Ты хочешь… узнать… конец» – слегка оттягиваю мизинец, придавая всей фразе вопросительный оттенок.
Его пальцы изображают танец семи стихий, общий смысл которого сводится к «Нет, нет, нет! Что угодно, только не это!»
Это хорошо, просто отлично… Ведь вести неподконтрольного на порядок сложнее, чем какого-нибудь снурка с его железобетонной психикой. И довести его до конца, разумеется, тоже возможно, но какая для этого требуется энергия!
Кроме того, я очень плохо помню язык слепоглухонемых.
«Тогда иди вперед. Иди и…» Черт! Как же это? По-моему что-то вроде… Пощипывание ладони между большим и указательным пальцем.
«Иди и убей».
Он описывает полный круг раскрытой ладонью: «Всех?»
Беру его руку своей и делаю еще один полный круг, в конце которого прижимаю его ладонь к своей груди. «Всех кроме меня».
Вкладываю в его ладонь приклад винтовки. Он сразу начинает выглядеть увереннее. Его рука пробегает вдоль ствола, натыкается на вырост оптического прицела, с ненавистью вырывает его из гнезда. Тонкая оптика хрустит под босой пятой дикаря. Луддит.
Передаю ему все четыре обоймы.
Он разворачивается и бесшумно выходит за дверь.
Выжидаю двадцать секунд – почему-то этот временной интервал кажется мне наиболее подходящим – и следую за ним.
16:53
Он вбежал в подъезд, запыхавшийся, как дюжина скаковых на финише. Разумеется, все шесть лифтов были где-то там, в недосягаемой вышине.
– Господи, прости! – взмолился он. – Не дай мне умереть от рассеянности!
И начал подниматься вверх по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки и считая этажи.
Второй.
Прости! Я больше… уфф… никогда!
Третий.
В конце концов, я не совершил ничего предосудительного, ни одного из…
Четвертый.
сорока восьми смертных грехов. Это же ни злость, ни обида, ни зависть,
Пятый.
ни радость, ни нежность, ни грусть,
Шестой.
это просто небольшая рассеянность. Я просто забыл…
Седьмой.
просто задумался и не заметил, как пропищал зуммер, и как результат -
Восьмой.
немного опоздал. Но это никакая не халатность, упаси Боже! Просто…
Девятый.
небольшая рассеянность. Достойная разве что небольшого порицания, но уж никак не… Дьявол!
Почему ему так не везет сегодня? Он пропустил свой этаж!
Он вломился в дверь, оставив ее широко распахнутой и негромко позвякивающей ключами, бросился к монитору, трепетно приземлившись перед ним на колени, сбивчиво пробормотал в микрофон свой идентификационный код, ввел с клавиатуры пароль, за рекордно короткое время успев допустить в нем три ошибки и тут же их исправить – и все это время с отчаянием осознавал всю бесполезность собственных действий… Слишком поздно!
Вместо привычного изображения диктора монитор продемонстрировал бесстрастное лицо снурка. Бесстрастное вдвойне, поскольку в данную минуту оно могло быть только записью.
– Вы опоздали, – произнесло лицо. – Мне неприятно говорить вам это, но…
– Не-е-ет! – пронзительно закричал зритель, закрывая собственный рот руками.
– …должны быть в курсе того, какое наказание ждет любого гражданина, пропустившего сеанс обязательного вещания… – монотонным голосом продолжал снурк.
Часы в правом верхнем углу монитора показывали 16:56.
– …в течение ближайшего получаса вам надлежит…
Изображение неожиданно дернулось, причудливо изогнувшись. Экран погас на несколько секунд.
Когда он вновь зажегся, зритель увидел в нем лицо совсем другого человека. Бледное, усталое, перепачканное кровью, но очень… как бы это сказать…
Человек улыбнулся.
Зритель машинально перекрестился.
– Привет, ребята, – сказал человек. – Я хочу рассказать вам одну историю. Всего одну. Надеюсь, это не займет больше двух минут. Итак…
??:??
Привыкаешь ко всему. Особенно к тому, что повторяется изо дня в день на протяжении всей сознательной жизни. И замирать каждый вечер перед персональным монитором в ожидании гипносеанса. И являться раз в квартал в центр проверки эмоциональной чистоты, чтобы при помощи несложных тестов доказать, что ты по-прежнему не представляешь угрозы для общества. Самого стабильного общества за всю историю человечества. Общества без революций и войн, родительской любви и дружбы сверстников, классового неравенства и несанкционированного насилия. Мира без скорби и радости, упорядоченного, насквозь логичного, инвентаризованного. Привыкаешь ко всему, безропотно и, кажется, навечно. Пока однажды…
Допустим, тебе девять лет. И воспитатель ведет твою группу на прогулку за внешний периметр интерната. Не исключено, что солнце ласково улыбается тебе с небес, а где-то в кустах радостно щебечет притаившаяся птичка, но тебе, разумеется, нет дела до их улыбок и трелей. Но вот воспитатель отвлекается на пару минут, а вы – вас трое или четверо – обнаруживаете в ложбинке посреди пустыря странный цветок и, сгрудившись вокруг, начинаете его разглядывать, трогать, нюхать. И пусть специалисты-медики из Службы Наблюдения, Усмирения и Рационального Контроля наперебой объясняют, что цветовые переливы «Сантаны дурманящей» оказывают на человеческое сознание разрушающее влияние, их запах вызывает галлюцинации, а сок смертелен для организма. Вам, сбившимся в кучку подросткам, цветок кажется просто прекрасным. Его лепестки нежны, цвет притягивает взгляд, а аромат пробуждает в душе странные чувства. Но вам не знакомо ни слово «душа», ни слово «чувства», поэтому вы впервые в жизни готовы разреветься не от боли, голода или дискомфорта, а от бессилия выразить ощущения словами.
Ознакомительная версия.
