Я повиновался и сделал несколько шагов в направлении кресла.
— Теперь видите?
— Нет.
— Еще ближе!
И вот, когда до кресла оставалось уже каких-нибудь два шага, словно некая таинственная пелена начала вдруг спадать с моих глаз. Но, впрочем, нет, я неточно выразился — наоборот, ощущение было такое, будто из полумрака спальни стали внезапно выплывать зыбкие, загадочные видения.
Сперва, почти незримо, задрожал воздух и наполнился мириадами черных точек. Потом сквозь этот растр стремительной волной пронесся поток алого света и исчез, оставив, однако, после себя странный темно-малиновый пугающий фон, через который постепенно начали проступать, в бликах и темных провалах, неясные очертания человеческой фигуры.
Я задрожал — все это время граф был здесь, в кресле, он был просто невидим!..
К сожалению, волнение мое сразу же почувствовала Эрцебет. Она моментально сдавила мне запястье с такой силой, что я чуть не вскрикнул, и взгляд мой, оторвавшись на миг от бледного неподвижного лица графа, вдруг снова упал на дьяволову свечу.
Она стояла, в своем страшном, обвивающем ее серо-желтый ствол пятью высушенными, скрюченными человеческими пальцами подсвечнике, совсем рядом, справа от кресла, в котором спал граф. Оставалось сделать только один шаг — и я достал бы до нее, клянусь святым распятием, достал бы, но… между нами была Эрцебет, железной хваткой впившаяся мне в руку и стальным взглядом — в глаза. Да, без сомнения, она уже прочла в них все мои мысли и планы, потому что очаровательное еще мгновенье назад лицо исказилось, зрачки полыхнули жестоким огнем, а от пунцовых губ вдруг повеяло леденящим, замогильным смрадом. В висках моих загудело, застучало, я понял, что еще миг и снова превращусь в бессильную куклу, и вот тогда…
И вот тогда, сам еще толком не осознавая, что делаю, я надрывно, отчаянно закричал и, обхватив Эрцебет руками, навалился на нее из последних сил, пытаясь, сдвинув ее с места и повалив на столик, на котором горела дьявольская свеча, загасить пламя, все равно, своим ли телом или же прекрасным телом проклятой прЛклятой ведьмы…
Конечно, я понимал все безумие этого плана, и когда в глазах заплясали огненные языки, уже знал, что проиграл. Свеча вот она, совсем близко, но ни дотянуться, ни даже упасть на нее я не успевал, а потому когда в ушах раздался громкий сухой треск, я воспринял это лишь как звуковую прелюдию к моему личному маленькому Армагеддону…
Но миновала секунда, затем другая. Свеча горела, а я все еще стоял, сжимая ведьму в объятиях, — и ничего не происходило. А потом я почувствовал, что упругое сильное тело Эрцебет вдруг как-то неестественно вытянулось — и тотчас обмякло.
Еще не веря до конца, что спасен, я отпрянул назад, заглянул ей в лицо и… О небо!.. На месте левого глаза Эрцебет зияла огромная кровавая яма, сквозь которую видна была пульсирующая, шевелящаяся красно-белая плоть, а сам глаз болтался на какой-то тончайшей жилке, свисая на мертвенно-бледную щеку. Однако второй глаз гневно и изумленно смотрел на меня.
Я отскочил к стене, а она продолжала стоять, глядя на меня единственным глазом. Видимо, она не могла сейчас даже пошевелиться, но, силы небесные, она была ж и в а!..
Ну а то, что случилось дальше, я буду вспоминать и на смертном одре. Как безумный бросился я назад к дивану и схватил с пола тесак — правый глаз Эрцебет все смотрел на меня! Я подошел ближе — она была недвижима. И тогда, зажмурившись и застонав, я размахнулся и изо всей силы ударил тесаком по ее гибкой шее…
Наверное, сказалось отсутствие опыта, потому что одного удара мне оказалось мало — голова повисла на тонкой полоске покрасневшей от фонтаном хлынувшей крови кожи, и графская корона со стуком упала на пол. Тогда я вцепился левой рукой в густые черные волосы и ударил еще раз…
Все мои последующие действия могли бы привидеться нормальному человеку разве что в горячечном бреду или же жутком кошмаре. Пошатываясь как пьяный, я подошел к камину и швырнул голову Эрцебет в его горящее жерло. Тотчас удушливо запахло палеными волосами, но на подобные мелочи мне было уже наплевать. Обезглавленное тело ведьмы продолжало торчать посреди комнаты как соляной столб, с вытянутыми вперед руками. Я повалил его на пол, схватил за ноги и поволок к камину. Как тот ни был велик, но пока удалось засунуть в огонь то, что осталось от ведьмы, я изрядно вспотел. Затем, приставив к камину стул, я взял длинную кочергу и, устроившись поудобнее, принялся наблюдать за огнем, вороша время от времени черно-бурое месиво из углей, золы и пепла, в которое постепенно, но неумолимо превращалось то, что еще совсем недавно было ведьмой по имени Эрцебет. Я не знаю, удалось ли мне уничтожить ее злобный дух, но тело ее я убил, и в данный момент это было главное.
Убедившись, что горит хорошо, я встал и, забрав с туалетного столика адскую свечу, хотел было зашвырнуть в камин и ее, но вовремя сообразил, что этим сделаю только хуже. Поэтому, затушив фитиль пальцами, я повернулся к окну, чтобы выбросить свечу в сад. И тогда…
— Право же, не думаю, что ваши деяния не подпадают под соответствующие статьи закона, но полагаю, что в данном, конкретном случае вы все-таки знали, что делаете, — проскрипел неприятный надтреснутый голос, и на подоконник с ближайшей толстой ветки старого бука спрыгнул высокий худой человек с огромным пистолетом в тощей руке.
— Уф-ф! — только и смог выдохнуть я. — Еще бы мне не знать этого, господин инспектор.
Стук лошадиных копыт, как пишут в плохих романах, разрывал черноту ночи. (Впрочем, в отдельных случаях так пишут и в хороших.) Должно быть, наша грозная кавалькада представляла со стороны довольно внушительное зрелище, и на краткий миг мне почудилось, что из прагматичного и жестокого нашего столетия я перенесся вдруг в средневековье, — время хотя и не менее жестокое, но все же, кажется, далеко не столь прагматичное.
Предшествовало же этому пышному великолепию многое, в том числе и несколько весьма волнительных минут, в течение которых мы с инспектором приводили в чувства священника и Яна, хлопая их по щекам и даже обрызгивая водой. Когда они наконец очнулись, я в двух словах рассказал о том, что случилось за время их, к счастью, недолгого сна, а господин инспектор, тоже не слишком вдаваясь в детали, сознался, что никуда он из замка, оказывается, не уезжал, а попросту спрятался в кладовой, где и спал, потихоньку таская по ночам с кухни еду, чтобы не умереть с голоду, не завершив следствия, а заодно и следил за всеми, кем только можно, так что последние события, в принципе, были ему известны. А я подумал вдруг, что теперь, кажется, ясно, куда пропала из библиотеки т а книга. Наверное, с ее помощью полицейский чиновник занимался самообразованием в не ведомой ему ранее области человеческого знания.
