Внезапный ветер сдул с нее сухие листья и сучья: я увидел выпуклую надпись и нагнулся, чтобы прочитать ее. Боже милосердный! Мое полное имя! Дата моего рождения! Дата моей смерти!
Горизонтальный луч пурпурного света упал на ствол дерева в тот момент, когда, охваченный ужасом, я вскочил на ноги. На востоке вставало солнце. Я стоял между деревом и огромным багровым солнечным диском — но на стволе не было моей тени!
Заунывный волчий хор приветствовал утреннюю зарю. Волки сидели на могильных холмах и курганах поодиночке и небольшими стаями; до самого горизонта я видел перед собою волков. И тут я понял, что стою на развалинах старинного и прославленного города Каркозы!
Таковы факты, переданные медиуму Бейроулзу духом Хосейба Аллара Робардина.
Оррину Брауэру из Кентукки, убившему своего шурина, удалось-таки вырваться из рук правосудия. Он бежал ночью из окружной тюрьмы, где находился в ожидании суда, оглушив охранника железным прутом от решетки, взяв у него ключи и отперев ими входную дверь. Так как охранник был безоружен, Брауэру нечем было защищать вновь обретенную свободу. Выйдя из города, он имел глупость углубиться в лес; дело происходило много лет назад, когда места там были более глухие, чем сейчас.
Ночь настала довольно темная, безлунная и беззвездная, и, не будучи местным жителем и не зная окрестностей, Брауэр, конечно же, мигом заблудился. Он не знал, удаляется он от города или приближается к нему, — а ведь это было для Оррина Брауэра немаловажно. Он понимал, что в любом случае толпа горожан со сворой ищеек скоро нападет на его след и что шансы на спасение невелики; но помогать преследователям он не хотел. Каждый лишний час свободы что-нибудь да значил.
Вдруг впереди него показалась заброшенная дорога, и, выйдя на нее, он увидел поодаль смутную фигуру человека, неподвижно стоящего во мраке. Бежать было поздно; Брауэру было ясно, что, сделай он движение в сторону леса, его бы, как он сам потом выразился, "нафаршировали свинцом". Двое стояли друг против друга, словно вросли в землю; у Брауэра сердце готово было выпрыгнуть из груди, у другого — что касается другого, его чувства нам неизвестны.
Секунду спустя — а, может, час спустя — из-за тучи вынырнула луна, и беглец увидел, как стоящее перед ним зримое воплощение Закона, подняв руку, властно указывает пальцем ему за спину. Он понял. Повернувшись, он покорно пошел в указанном направлении, не глядя ни вправо, ни влево и едва осмеливаясь дышать; спина его, ожидавшая свинца, так и ныла.
Брауэр был один из самых дерзких преступников, что когда-либо болтались на веревке; об этом свидетельствует хотя бы то, с каким риском для собственной жизни и как хладнокровно убил он шурина. Здесь не место об этом рассказывать, поскольку все обстоятельства убийства подробно разбирались на суде; заметим лишь, что его спокойствие перед лицом смертельной опасности смягчило сердца некоторых присяжных и едва не спасло его от петли. Но что поделаешь? Когда храбрый человек побежден, он покоряется.
Так и шли они через лес по заброшенной дороге, приближаясь к тюрьме. Только раз решился Брауэр обернуться — в этот миг сам он находился в глубокой тени, а другой, он знал, был освещен луной. И он увидел, что за ним идет Бертон Дафф, тюремный охранник, бледный как смерть и с темным рубцом от железного прута через весь лоб. Больше Оррин Брауэр назад не глядел.
Наконец они вошли в город, улицы которого были пусты, хотя все окна горели; в нем остались только женщины и дети, а они сидели по домам. Преступник направился прямо в тюрьму. Он подошел к ее главному входу, взялся за ручку массивной железной двери, толкнул, не дожидаясь приказа, и, войдя, оказался в окружении полудюжины вооруженных людей. Тут он оглянулся. Сзади никого не было.
На столе в тюремном коридоре лежало мертвое тело Бертона Даффа.
Галлюцинация Стэли Флеминга
Из двоих собеседников один был пациент, другой — врач.
— Хоть я и послал за вами, доктор, — сказал пациент, — мне не очень-то верится, что вы в состоянии мне помочь. Может быть, вы знаете хорошего психиатра? Похоже, я слегка того.
— По вашему виду не скажешь, — заметил врач.
— Но посудите сами: меня преследуют галлюцинации. Ночь за ночью я просыпаюсь и вижу в своей комнате большого черного ньюфаундленда с белой передней лапой. Сидит и глаз с меня не сводит.
— Вы говорите, просыпаетесь. А вы уверены? За галлюцинации часто принимают обычные сновидения.
— Да нет, безусловно, просыпаюсь. Потом лежу, иной раз долго, и смотрю на собаку в упор, как она на меня, — я всегда оставляю горящий ночник. Когда терпение мое кончается, я сажусь в постели — и собаки как не бывало!
— Хм, хм. А как она на вас смотрит?
— Злобно. Разумеется, я знаю, что у животного в неподвижном состоянии, если оно настоящее, а не нарисованное, выражение глаз всегда одно и то же. Но ведь это не животное, а выдумка, химера. Согласитесь, ньюфаундленды выглядят довольно добродушно. А этот явно не такой, как все.
— От моего диагноза пользы было бы мало. Я не ветеринар.
Врач засмеялся над свой собственной шуткой, но, смеясь, непрерывно косил глаз на пациента. Вдруг он сказал:
— Флеминг, собака, как вы ее описали, напоминает собаку покойного Отуэлла Бартона.
Флеминг приподнялся в кресле, потом снова сел, пытаясь сохранить равнодушный вид.
— Я знал Бартона, — сказал он. — Припоминается… Газеты, кажется, писали… Не было ли в его смерти чего-нибудь подозрительного?
Врач теперь испытующе смотрел пациенту прямо в глаза. Он ответил:
— Три года назад тело Отуэлла Бартона, вашего старого недруга, было найдено в лесу неподалеку от его дома — и от вашего тоже. Он был заколот. Никаких улик не обнаружили и никого не арестовали. У разных людей возникали разные версии. Были и у меня кое-какие догадки. А у вас?
— У меня? Бог с вами, да что я мог об этом знать? Вы же помните, почти сразу после смерти я уехал в Европу — нет, пожалуй, я уехал чуть погодя и вернулся всего несколько недель назад — откуда у меня возьмутся догадки? По правде говоря, у меня все это из головы вылетело. Так что же насчет собаки?
— Она первая отыскала тело. И сдохла от голода на его могиле.
Мы не знаем, что за непреложный закон управляет "случайными совпадениями". И Стэли Флеминг не знал, иначе он не вскочил бы, как ошпаренный, когда через открытое окно с вечерним дуновением до него донесся далекий заунывный вон собаки. Под пристальным взглядом врача он стал расхаживать взад и вперед по комнате; вдруг, резко остановившись прямо перед ним, он чуть ли не закричал:
