Она снова завизжала, глядя на меня. Теперь на ее хорошеньком кукольном личике не было ничего, кроме страха.
И тут, черт бы их подрал, врубились мои донкихотские рефлексы.
Я замешкался.
Выстрел грянул в каких-то двух футах от меня.
Я очнулся прежде, чем успел погасить инерцию, и врезался в нее с силой, припечатавшей ее лопатками к стене рядом с дверью. Пистолет хлопнул еще раз, в нос мне ударили едкая пороховая вонь и густо-медный запах крови. Я стиснул пальцами ее правое запястье и с размаху двинул о стену. Пистолет выстрелил в третий раз, но наконец полетел на пол.
Я отшвырнул его ногой в дальний угол. Трикси попыталась выцарапать мне глаза. Ногти у нее были будь здоров; я обхватил ее за талию и отшвырнул в сторону, противоположную той, куда полетел пистолет. Она врезалась в стол и покатилась по нему, разбрызгивая во все стороны фрукты и орехи.
А потом затихла на полу, негромко всхлипывая. Один ее чулок покраснел от крови, и она свернулась калачиком, сжимая раненую ногу. Стараясь не касаться рукоятки, я подобрал пистолет и проверил обойму. Она была пуста. Я снова посмотрел на Трикси Виксен.
Поскуливая от боли и страха, она отползла от меня чуть дальше, выставив перед собой руку, словно та могла защитить ее от пули.
– Нет. Пожалуйста, не надо. Я не хотела. Правда не хотела.
Адреналиновый шторм бушевал в моей крови – дикий, бессмысленный.
Мне хотелось убить ее.
Очень хотелось.
Черт, со мной такого еще не случалось – такого прилива ярости, досады и ненависти, смешанных с физическим возбуждением, лишь ненамного уступающим сексуальному. Это уже не сводилось к простым эмоциям. Во всяком случае, к обычным – ручным, сдержанным. Это была сила – темный, необузданный прилив, захлестнувший меня с головой и швырявший, как морская волна – кусок пенопласта. И мне это нравилось.
Какая-то часть меня испытывала глубокое, глумливое наслаждение при виде распростертого на полу беспомощного врага. Этой части меня хотелось, чтобы она продолжала визжать. И чтобы она так и умерла – продолжая визжать.
До сих пор не знаю, что удержало меня от этого. Однако вместо того чтобы пристрелить Трикси, я более или менее спокойно осмотрел ее, оценивая серьезность полученных ранений. Должно быть, одна из пуль, выпущенных ею, пока мы боролись, попала ей в бедро. Рана кровоточила, но не настолько серьезно, чтобы это угрожало ее жизни. Зато нога была вывернута под неестественным углом – значит пуля перебила кость.
– Пожалуйста! – скулила она, не сводя глаз с пистолета, который оказался теперь у меня в руке. – Я сделаю все, как ты скажешь. Только попроси. Господи, только не убивай меня.
Я шагнул к двери. В дверном полотне темнели две пулевые пробоины. Мой собственный голос донесся до меня как чужой, негромкий, убийственно-спокойный:
– Заткнитесь.
Она замолчала, тихонько всхлипывая, спрятав лицо. К запахам в комнате добавился еще один – мочи. Продолжая сжимать ее пистолет за ствол, я рывком распахнул дверь, готовый броситься в студию на бой с проклятием.
Я опоздал.
Труп Эммы лежал на спине посреди коридора. Сегодня она была в коротеньких спортивных шортах и узком эластичном топике. Кровь успела уже собраться в лужицу под ее телом. Одна маленькая, аккуратная дырочка виднелась у нее чуть ниже солнечного сплетения, вторая – на лбу, повыше правого глаза. Она лежала, подогнув ноги, раскинув руки. У правой руки, у самого кончика пальцев лежал пузырек с каким-то лекарством. Она умерла прежде, чем коснулась земли, не успев понять, что случилось.
Выстрелы не могли оказаться точнее, стреляй профессиональный убийца. Шанс на то, что пули попали туда, куда попали, по случайному стечению обстоятельств, приближался к нулю. Это мальоккьо убило ее. Шальные пули просто послужили его инструментом.
Я услышал, как охнула за моей спиной Трикси, и оглянулся: она оцепенело уставилась на лежавшее в коридоре тело.
– Нет, – прошептала она; язык ее заметно заплетался. – Это не по плану. Он не говорил, что так будет.
Я услышал приближающийся топот бегущих ног и, выглянув из двери, увидел, как из-за угла вывернулись пара операторов, Джейк и Артуро. Все четверо застыли на месте, потрясенно глядя на тело Эммы. Кто-то – мне показалось, Джейк, – испустил высокий, писклявый вопль.
До меня вдруг дошло, что я стою над мертвым телом, в нескольких шагах от меня истекает кровью другая женщина – и что пистолет, из которого сделаны все эти выстрелы, находится у меня в руках.
Глаза Трикси округлились: она увидела открывающуюся возможность и не замедлила воспользоваться ею. Губы ее скривились в отчаянной гримасе, и она испустила пронзительный визг.
– Помогите! О Боже, помогите, пока он и меня не убил!
Времени на то, чтобы обдумать дальнейшие действия, у меня оставалось в обрез – с другой стороны, момент оказался из тех, в которые ничего не происходит, так что, кажется, думать можно до бесконечности.
Я промедлил – и в результате Эмма мертва. Хуже того, все указывало на меня как на виновника ее смерти – по крайней мере на ближайшее время. Конечно, рано или поздно экспертиза покажет, что пистолет во время стрельбы находился в руках у Трикси, однако я никогда не был в хороших отношениях с чикагскими правоохранительными органами. По меньшей мере один коп, работавший теперь в отделе внутреннего контроля, с радостью воспользовался бы этой ситуацией, чтобы разделать меня под орех, тем более что орудие убийства в сочетании с показаниями раненой жертвы дали бы ему в руки все карты. Даже если бы мне и удалось доказать свою невиновность в суде, мне пришлось бы провести в тюрьме месяцы, если не годы… Да нет, на самом деле не больше нескольких дней – ровно столько, сколько потребовалось бы Мавре и ее шайке, чтобы найти меня и прикончить. По печальному опыту я знал, что даже самые крепкие тюремные стены не способны защитить от сверхъестественных врагов, если те замыслили убийство.
Я все еще не знал, кто помогает Трикси. Если мне не удастся выяснить личность того, кто стоит за всей этой историей, убийства могут продолжаться. Если меня уберут со сцены, помешать этому будет некому, и одна эта мысль приводила меня в ярость. Смерть Эммы меняла положение дел. Опасные ситуации возникали и прежде, но во время моего дежурства не погибал никто. То есть попытки предпринимались, но оба раза я успевал предотвратить гибель людей. Однако теперь Эмма, единственное преступление которой заключалось в том, что она пыталась заработать на достойную жизнь для своих детей, лежала передо мной мертвая, а дети ее остались сиротами.
Долгую жуткую секунду я смотрел на Трикси, и под этим взглядом она перестала визжать и затихла, негромко всхлипывая. Да, Трикси принадлежала к женскому полу, но в ту минуту она не была для меня женщиной. Она пересекла грань. Насколько я мог судить, убив Эмму, она и ее союзники утратили право считаться людьми.
