– Чего?!! – завопила я, не выдержав. – Да уж помолчал бы, уши вянут, как ты Дэна своего выгораживаешь! Я запись смотрела, Дэн как раз в то время, когда меня ориентировочно «кофеем поили», в подъезд зашел! И через двадцать минут вышел!
– Балда! – завопил Витька в ответ. – У Сереги он был! Мы в тот день там собирались на совещание!
– А что—то я тебя не видела, как ты входил!
– Я заранее пришел, футбол посмотреть! У Сереги видела, какой домашний кинотеатр? А у меня – махонький Akai, чувствуешь разницу?!!
– А кто же тогда у меня на кухне хозяйничал, коль не он?
– Шалагин Геннадий, неприметный такой мужичонка, лет тридцати, – пожал плечами Витька. – Он уже показания вовсю дает, в принципе, можно было уже и остальных брать, да вот ты с инициативой вылезла.
А я молчала. Я вспомнила!!!
Парень в психиатрической клинике, в которого вцепилась мать.
Один из мужиков, что меня в восьмерке травили.
И мужчина в костюме, который поддерживал весьма пьяную мамзель из нашего дома. Я ведь подумала, что они вместе, а он наверняка ее просто подцепил у ворот, воспользовавшись ей как пропуском в наш дом.
И это все был один мужчина. Лицо его и правда было настолько незапоминающееся, что я лишь в последний раз, просматривая видеокассету, обратила внимание, что где—то я эту рожу видела. Да и то, если бы дед не ткнул меня носом, да если бы не перчатки на его руках – сроду бы не зацепилась на нем взглядом.
– Maa God, – пробормотала я. – Слушай, еще вопрос. Чего Серега наврал, что это он меня спасал-то?
– Дэн с ним договорился, – хмуро ответил Витька. – После той записки он тебя видеть не мог, и как—то неудобно ему было признавать, что это он тебя спас.
Я посмотрела на Дэна, все еще замороженного, бесстрастно взирающего на нас, и поежилась.
– А с Сонькой чего? – вздохнула я, отводя глаза.
– А что Соньке твоей сделается? – пожал плечами Витька, доставая телефон. – У нее медовый месяц, купается на море, Даниил ее обхаживает вовсю. Мы за нее и не волновались – пока ты жива, ей совершенно ничего не грозит.
– Витенька, – жарко задышала я. – Арестуй того Данилу побыстрее, а Соньку домой верни, а? А то что—то неспокойно мне.
– Понятно, что если папочку с подельниками повяжем, то и сына тамошние опера возьмут сегодня же, – снисходительно просветил меня доблестный мент. – Кстати, деда Миня твой с Клавдией и еще одна девочка без жилья остались, смогли, смогли мошенники их задурить. Чего делать – ума не приложу.
– Обратно квартиры им не вернут разве? – нахмурилась я.
– Запутанное дело, – скривился он. – Там уж люди живут, что честные денежки за квартиры те заплатили.
– Ну, значит, пущай едут в бабушкину деревню, там брошенных домов полно, и дома хорошие. И церковь там есть!
– Предложу, – кивнул он. – Тоже вариант. Ты наших-то разморозь, а то что они как куры на прилавке растопырились? Да и ненаших тоже можно, сейчас только наручники надену!
Я пошла в кухню, в холодильнике сразу же увидела бутылку водки (у пастора в доме!!!), и принялась с ложечки отпаивать Серегу. Потом – Лору. А потом приехали менты, я отдала водку Сереге и принялась давать показания.
В сторону Дэна, которого Серега усердно отпаивал, я даже и не глядела. Боялась. Боялась увидеть в его глазах безоговорочное восхищение, искреннее – и все же такое искусственное. С ужасом думала – каковы же будут его первые слова? «Магдалиночка, любимая»? «Я без тебя жить не могу»?
Сахар в шоколаде.
У меня заранее начинался кариес.
Господи, но почему, почему ты меня не образумил, почему Витька не появился чуть ранее, почему я успела сделать приворот?!
Подписав протокол, я встала с табуретки и вознамерилась уйти. Только чтобы не видеть по-собачьи преданных глаз любимого. У меня здоровье после всего, что произошло – плохое, и мне расстраиваться нельзя.
– Постой-ка, – раздался голос Дэна сзади меня.
Я недоуменно нахмурилась. Мне показалось, или в его спокойном, нарочито спокойном голосе проскользнули какие-то странные нотки?
– Ну, – со вздохом развернулась я.
– А вот теперь объясни-ка мне, милая, что значили эти твои многозначительные намеки про завещания и отрезанные косы?! – рявкнул он. – Какого черта ты меня домой не пускала? Какого черта ты меня дураком даже перед охраной выставляла?
– Не выставляла я тебя дураком, – изумленно ответила я.
– Ага, я только появляюсь – я охрана сразу же – «Денис Евгеньич, а ваша Магдалина Константиновна ваши цветочки выкинула в помойку!»
– Врут! – возмутилась я. – Я только подумала об этом, да помойки не нашла! Я их бабушками подари…
И споткнулась о хмурый взгляд Дэна.
– Бабушкам значит?
– Подарила, – икнула я.
– Вот как?
– Слушай, а ты меня что, не любишь? – растерянно спросила я.
– Да просто обожаю, – ехидно ответил он. – То, как ты себя вела, этому крайне способствует.
«Ты печать ставила ему на грудь, а там же охранный талисман, еще бы чего у тебя вышло», – зевая, сообщил голос.
«Погоди, но ведь фриз сработал», – растерялась я.
«Слушай, я не знаю, как работает магия, – рассердился голос. – И ты не знаешь. Радуйся, что все получилось именно так!»
– Уррааа! – завизжала я и повисла на шее у любимого.
– Гм, гм, – покашлял белобрысый мент, неодобрительно глядя на меня. – Денис Евгеньевич, показания бы ваши снять!
Любимый чмокнул меня в щечку и пошел с ним на кухню, а я, оглянувшись, увидела уже размороженного Александра Васильевича в наручниках, под Витькиной опекой.
– Знаете что? – ехидно сообщила я ему. – А ведь денежки вам мои бы не достались, зря бы вы грех на душу взяли! Я за эту неделю аж два завещания написала, последнее – вот прямо вчера! Так что ваша подделка была бы попросту недействительна, ибо лишь самое позднее завещание имеет силу! Вот так – то!
Бо-оже…
Каким взглядом он полоснул по мне… Все было в нем – и разочарование, и беспредельная ярость, и ненависть…
А я показала ему язык и пошла следом за любимым на кухню – помогать давать показания.
* * *
Прихрамывая на обе ноги, я наконец-то подошла к местной психушке. Ключи от машины Дэн у меня забрал, а с матерой волчицей в автобус не пустили, хотя я и клялась, что она смирная. Святоша глядела на кондуктора невинным взглядом овечки, но это все равно не помогло. Идею отловить частника я задушила на корню, опять же из-за Лоры. Вот потому мне, полумертвой от боевых ран, и пришлось часа два идти пешочком, ибо мать следовало выручить по-любому.
Погода, как назло, вот ну никак не способствовала такой прогулке. Я и так-то еле живая, а тут еще и жарища выше тридцатника.
Итак, я ввалилась в холл психушки, устало брякнулась на ближайший стул и блаженно вытянула ноги. Медсестричка из-за стойки взглянула на меня и закричала:
