– Девушка, вы что, не видите табличку – с собаками сюда нельзя!
Я укоряюще взглянула на Святошу – мол, опять из-за тебя проблемы! – и с достоинством ответила:
– А это и не собака. Это волк, вы что, не видите? Нет у вас такой таблички, что сюда с волками нельзя!
– Так тем более! Он же тут всех перекусает!!!
– Ой, да Святоша обгавкать человека – конечно, мастерица, а кусать – не, не станет. Грех это, а она у меня шибко набожная, – отмахнулась я.
– Девушка! – грозно поднялась медсестра.
Я ее быстренько перебила и представилась:
– Потемкина я. Магдалина Потемкина, и я звонила вам. Мне мать выдайте, и я тут же уйду.
В глазах медсестрички заметались молнии сомнений. С одной стороны – волк и все такое, с другой – мать одна из самых дорогих пациентов. Да и наверняка она тут весь персонал достала, так что все будут только рады ее выписке. В конце концов она сухо сказала:
– Сейчас врачу позвоню. А вы уж на своего этого… волка намордник – то наденьте.
– Да без проблем, – кивнула я и достала из сумки намордник. Лора, пока я его на ней застегивала, не проронила ни слова, лишь взгляд ее выражал вселенскую скорбь.
– Ну вот, хорошая девочка, – ободряюще похлопала я ее по боку. – И ошейничек, и поводочек, и намордничек – никто не придерется!
Хорошая девочка тяжко вздохнула от такого произвола и уселась на соседний стул.
И тут в холл влетела маменька.
– Явилась? – язвительно вопросила она.
– Ну, – буркнула я.
– Ну и доченьку мне Господь послал на старости лет! – запричитала она. – Мать в психушку сдать – ну мыслимое ли дело?!!
– Мать, – скучным голосом отозвалась я. – Вот смотри. Я с врачом договорилась, чтобы тебя отпустили, и в больничном листе поставили безобидное нервное расстройство, а вовсе не шизу. На работу не стыдно будет его принести. Ты могла бы мне хоть нервы не трепать, а? Мне и без тебя худо!
– Да с чего бы тебе худо-то было?! – закричала она. – Сладко поди ела, мягко спала, а я тут…
– А у тебя тут была отдельная палата, смахивающая на люкс в отеле, – отбрила я. – Не, серьезно, не трепи нервы, а? Я и так еле живая.
Мать подошла поближе, рассмотрела меня и охнула.
Я ее реакцию понимала. Голова в бинтах, под глазом фингал, нос распух, на шее отчетливые синие пятна от пальцев.
– Это что это с тобой, доченька? – дрожащим голосом спросила мать.
– Да так, – неопределенно буркнула я. – Тебя вообще как, выписали? Мы можем идти?
– Да вот, сейчас подойдет врач, больничный отдаст. А вещи санитары принесут, они их пакуют. Так что с тобой такое-то? Вот ведь так и знала, что твои темные делишки до добра не доведут! Пошла бы в педагогический, как я тебе и говорила! Не, ну мыслимое ли дело – ведьмой работать, а?
– Ой, мам, давай потом, а? – уныло произнесла я.
Чувствовалось, чьл придется матери рассказать про то, как все было. По сути, это мой долг, ибо не только я чудом жива осталась после многочисленных покушений, но и мать в психушку загремела.
Двери в приемную распахнулись, и дюжие санитары принялись укладывать около нас перевязанные бечевкой коробки. Гора их ширилась и высилась, и, наконец, я недоуменно спросила:
– А это что?
– Вещи мои, – пояснила маменька.
Я схватилась за голову.
Каким образом я все это уволоку?!!
Сухонький старичок в белом халате подошел ко мне:
– Магдалина Потемкина?
– Ага, я, – заморочено кивнула я.
– Вот вам больничный вашей матери, вот карта, – тут он с сомнением поглядел на мать и, понизив голос, сказал: – В случае обострения – не откладывайте, срочно к нам!
Я саркастически улыбнулась – мать как раз разорялась на всю больницу, что санитары криво перевязали коробки, и буркнула:
– Так у нее это обострение уже началось, что, не видите?
Врач понимающе улыбнулся.
– Ну, если вопросов больше нет…
– Есть, – перебила я его. – Не могли б вы нам машину дать служебную? А то барахло материно не знаю на чем увезти. Я заплачу.
Врач Святошу из-за коробок не видел, и потому легко согласился:
– Да, машины свободные есть, подождите, сейчас распоряжусь.
Тут двери, выходящие на улицу, распахнулись, и моим глазам предстал Дэн.
Он сделал пару шагов по инерции, увидел меня, недоуменно нахмурился и осведомился:
– Сбежала все же?
– А ты сам полежи день-деньской в кровати – волком взвоешь.
Святоша согласно провыла.
– И волчицу прихватила? – тяжко вздохнул он. – Солнце, ну и что мне с тобой делать?
– Правильно вы ее, Денис Евгеньевич, ругаете, – встряла мать. – Родную мать в психушку сдать!!!
– А что мне оставалось делать, если у тебя то парень в цветной фате на кровати сидит, то мужик с заячьими ушами борщ на кухне наворачивает?!! – психанула я.
Мать смутилась, опасливо оглянулась на врачей, внимательно прислушивающихся к диалогу, и тут же переменила тему.
– А почему ж ты, доченька моя любезная, родную мать даже ни разочка не навестила, а?!!
– А некогда мне было!
– И чем же ты была занята? – рявкнула в ответ мать. – Денис Евгеньевич вон чужой человек, да через день да каждый день ко мне приходил. Дочь, называется!!!
– А меня сначала отравили, потом утопили, – скучным голосом поведала я. – Потом придушили и под поезд скинули, в общем, непонятно как я жива осталась. А ты все это время в люкс – палате отлеживалась! Мать, называется! Пошли-ка, Святоша, отсюда!!!
Какое там! Святоша уже ластилась к матери, та небрежно гладила ее по шерстке – полное взаимопонимание. Тьфу!
Я так и думала, что они – два сапога пара.
– В общем, так! – железным тоном молвил Дэн. – Ругань прекращаем, загружаемся в машину и едем домой! Там все обсудим, не на людях же!
Люди в лице медсестры, санитаров и врача в это время внимательно нас слушали и на их лицах явно читались сомнения – а не оформить ли нас с матерью напару в пациенты, не отходя от кассы?
Мать у меня при всей стервозности очень неглупая женщина, и она тоже это поняла. Посему, нервно схватив поводок от ошейника Святоши, она бочком – бочком пошла на улицу.
Я вздохнула и схватила ближайшую коробку.
– Положи, – сухо велел Дэн. – Еще не хватало тебя снова в реанимации откачивать. Сам унесу.
Я снова села на стул, поражаясь тому, как, как мать могла за несколько дней накопить столько барахла, а?
Мать в дороге демонстративно молчала.
Дома она позавтракала приготовленной Сонькой курочкой, потребовала валерьянки, закатила глаза, схватилась за сердце и простонала:
– С места не сойду, пока мне все не расскажешь!
– Мам, ну чего ты, в самом деле, – промямлила я.
– И подробно! – рявкнула мать. – Должна ж я знать, за что мне такое горе!
– Ну, в общем, меня тут отравили, потом утопили, в общем, убивали капитально, да я не убилась, живучая больно, – глубокомысленно ответила я.
