Но бравому гаишнику все было нипочем.
– И на животное так же касочку надо бы надеть! Каска – она же четыреста килограмм выдерживает!
Лора тут же скуксилась, а я понятливо вздохнула:
– Сколько?
– Двести! – пожал плечами мужик.
А я с ужасом поняла, что сумочку—то я и не взяла! Пошарив по карманам, я нашла с превеликим трудом девяносто рублей, подала гаишнику и твердо сказала:
– Больше нет!
– Грабеж! – возмутился он.
– Да правда больше нет! – взмолилась я. – Дяденька, ну опаздываю я, ну не серчайте, а?
– Будешь должна, – сурово припечатал он.
– Всенепременно занесу должок, – кисло пообещала я и отчалила.
Завезли моего папеньку в лес на совесть. Я часа три петляла между сосен, пока наконец не почуяла – вон оно, рядом! Рядом родной мой папенька! Еще немного, еще чуть – чуть….
…И я выехала на опушку. Трава на ней была варварски истоптана, а посередине стояла крошечная избушка.
Я прислушалась.
Было очень тихо, и лишь разноголосый храп разносился далеко окрест…
Соскочив с мотоцикла, я ласточкой влетела в избушку, обо что—то споткнулась и рыбкой полетела дальше, приземлившись как раз в аккурат поперек папеньки.
– …! – хором сказали мужики около меня. Особенно старался тот, об которого я споткнулась.
– Ой, доча, – пьяненько заулыбался проснувшийся отец.
Я кое-как встала, уперла руки в боки и сурово спросила:
– Что, пьем? А это кто такие? – едва заметным кивком я указала на трех мужичков, хмуро взирающих на меня.
– Так то Славка, Колька да Васька, доча, – не переставая улыбаться, сердечно поведал папик. – Охотники они. Вот, встретились тут, да немного за знакомство решили выпить, ты уж не ругайся…
Я внимательно посмотрела на этих… охотничков.
Три пропитые рожи так же внимательно смотрели на меня и тихо матерились. Я их понимала – приехала, весь кайф обломала.
– Спасибо вам, мужики, – вздохнула я.
Эх, кабы не они – пропал бы мой непутевый отец в лесной чаще…
А Лора, взвыв раненым зверем, вдруг ринулась к крошечному столу в углу избушки, лапой расшвыряла селедочные скелеты и мертвой хваткой вцепилась в…
– Мой нож! – завопил один из охотников. – Отдай!
– И правда отдай, – укоряюще сказал папик. – Я ить его Ваське подарил, нехорошо подарки забирать!
– Ррр, – Святоша стояла в углу с ножом в зубах, и было по ее взгляду понятно, что в данный момент она социально опасна. Загрызет, и не чихнет.
– Усмири свою собаку! – злобно бросил мне Колька.
– Волчицу, а не собаку, – огрызнулась я. – Охотник, называется. И вообще – что вам, ножа жалко?
– Подарок! – припечатал Васька.
– Ладно, сейчас я с ней поговорю, – со вздохом согласилась я, подошла к Лоре и спросила: – Ну что ты в этот нож вцепилась? Мало тебе ножей?
Лора отчаянно закивала головой, жалобно заскулила и как-то странно закосила глазом. Прямо на рукоятку.
Я присмотрелась. Потом еще раз, будя смутные воспоминания. После чего спросила ее:
– Это то, что я думаю?
Лора закивала так, что мне стало тревожно – кабы голова не отвалилась.
– Пап, ты этот нож где взял?
– Так в лесу нашел, – с готовностью ответил он.
– Прямо так в лесу ножи и валяются? – усомнилась я.
– Да он во пне торчал, я и взял. Думаю – пригодится. Я же, доча, однажды просыпаюсь – чу! – а вокруг меня елки, а рядом пень, весь ножами утыканный… О, думаю – допился. А потом смотрю, и правда елки, правда ножи. Как оказался тут, зачем – ничего не помню. Ну, я взял один ножик на всякий случай – мало ли, боровичок какой срезать, да и пошел. К ночеру вот на мужиков наткнулся, на радостях ножик и подарил.
– В общем так, – решительно сказала я. – Те ножи в пеньке принадлежат вот этой волчице, ясно? Так что дарить ты их права не имел, мужики, уж извините.
– Да ладно, все равно ведь не отдаст, – расстроено махнул Васька на оскалившуюся Святошу.
– Ну, все хорошо, что хорошо кончается, – довольно заключила я, в который раз поражаясь промыслу Божьему. Такое совпадение – если бы мы папеньку не нашли – не нашли бы и нож. И быть бы Лоре весь свой век в волчьей шкуре.
Пока отец прощался с собутыльниками, я смотрела на скулящую Лору и думала. Дэн меня после второго за день побега свяжет веревками и никуда не отпустит, да и бедная Святоша совсем в волчьей шкуре измучилась. Лето ведь, жарко поди животине.
И потому поехали мы не домой, поехали мы к пеньку. Мы с папенькой на мотоцикле, осторожно лавируя между сосен, а Лора, счастливо повизгивая, скачками неслась впереди и показывала дорогу.
И когда я выехала на полянку, она уже в нетерпении носились кругами около пенька.
«Ну быстрее же, быстрее!», – так и слышалось в ее скулеже.
– Ну точно тот пенек, те елки! – восхитился папенька, озираясь вокруг.
А я воткнула недостающий нож в пенек и выжидающе посмотрела на Лору. Очень уж хотелось посмотреть, как она все же кульбит—то над пеньком делает, а?
Святоша же потупила глаза, и показала хвостом на елки.
– В смысле, мне уйти, что ли? – нахмурилась я.
Святоша кивнула и хвостом указала и на папеньку.
А, точно, она же совсем… голая останется после оборота.
Голая…
Меня мороз пробрал до костей. Maa God, а одежки то ее, черные хламиды, я утащила!!!
– Отец, – слабым голосом сказала я, – пошли—ка, выйдем.
– Куда? – наивно поинтересовался он.
– Туда, – вздохнула я и потащила его в кусты.
Усевшись на поваленное дерево спиной к полянке, я придирчиво осмотрела папеньку.
– Доча, а ты чего это так смотришь? – поинтересовался он.
– У тебя майка под рубашкой есть?
– Есть, – покладисто согласился отец.
– Тогда давай рубашку, – велела я.
Папик беспрекословно ее снял.
Ладно. Сверху мы ее прикроем. А нижний этаж?!!
Подумав, я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как отдать свою летнюю юбку Лоре. В принципе, мне крайне не нравилась мысль остаться в одних кружевных шортиках. Но, с другой стороны, выхода нет, Лоре папина рубашка снизу вообще ничего не прикроет, не могу же я ее в таком виде в город везти. А шортики – не стринги, можно сделать вид, что так и надо, последний писк моды. Да и темнеет, авось никто и не поймет.
Придя к такому выводу, я закричала:
– Святоша! Ты там всё?
– Все, – скорбным басом донеслось с поляны.
– Простыла, что ль?
– Здоров, – коротко ответила она. – Но гол, аки младенец, и если Господь не пошлет одежд…
Охнув, я ринулась на поляну, и тут же попятилась:
– Из-звинитте.
На пеньке была не Святоша. На пеньке, прикрывая ладошками причинное место, сидел… диакон Филарет!!!
Отдышавшись, я жалобно спросила:
– Ну как же так-то, батюшка?
– Пьян был, – сварливо ответил он. – Вы же меня напоили, бесовки, когда размораживали!
