— Зачем вы мне это говорите?
— Я не хотел ничего подобного в своём отеле, — он взглянул на девушку исподлобья и, видимо удостоверившись, что она ещё не настолько плоха, чтобы корчиться от боли на полу, продолжил: — Я молился, чтобы у нас всё было благополучно. В нашей библиотеке есть энциклопедия религий, и иногда что-то подбивает меня открывать её по вечерам и выбирать, какому богу молиться сегодня. Кто знает, может, какой-нибудь из них ещё существует… Знаете, как обрывки радиопередач из далёкого прошлого, которые, как говорят опытные радиолюбители, можно услышать в своём приёмнике, когда скачешь с волны на волну. Каждый вечер молюсь новому богу, надеясь, что какой-нибудь из них да оградит нас от симфонии безумств и кровавых, бессмысленных происшествий. В течение многих десятилетий это помогало: ничего не нарушало спокойствия «Дилижанса». Но, по-видимому, всему приходит конец. Когда полицейские появляются у тебя дважды за день, причём во второй раз с очень озабоченными минами на лицах, это не сулит ничего хорошего. Значит, дальше всё будет только хуже.
Прежде Алёну удивила бы такая неожиданная откровенность из уст старого портье, но не сейчас. Сейчас она не могла думать ни о чём, кроме пульсирующего в животе сгустка крови, и поэтому промолчала, стуча пальцами по дереву.
Ещё с десяток секунд прошли в напряжённом молчании и шелесте страниц. Непривычно тихие постояльцы тянулись по лестнице и исчезали за ширмой, которая отгораживала чайную от остального мира. Каждый раз, когда ширма приподнималась, из-под неё просачивалось сияние, совсем не похожее на свет жёлтых ламп в мягких абажурах с множеством помпонов и висюлек, и Алёне казалось, что все эти люди исчезают во вратах рая, этакие светлые, молчаливые ангелы, ожившие каменные статуи из музеев Рима и Понтифики.
Пётр Петрович выудил из своей книги белый прямоугольник, поправив очки, внимательно прочёл написанную на нём фамилию. Окинул девушку задумчивым взглядом.
— У меня есть визитка отличного врача. Не знаю насчёт женских болезней, но он неплохой акушер, и уже не один десяток лет наблюдает деликатные состояния и принимает роды у наших горожанок. Если ваша проблема состоит именно в этом, то…
— Нет, — Алёна попыталась улыбнуться. — Я не беременна. Но если он так компетентен, как вы говорите, он сможет мне помочь.
— Его зовут доктор Мусарский — как композитора, только две буквы другие — он работает в первой городской поликлинике. Скажите помощнице, что вы от меня, — Пётр Петрович говорил медленно, будто сомневался в каждом слове. — Я позвоню ему прямо сейчас. Вызвать вам такси?
Метрдотель бросил поверх очков взгляд на барометр, висящий на стене, прямо над календарём. Это старый советский прибор, и Юра в первый день их пребывания здесь выразил сомнение в том, что он работает.
— Вечером будет дождь. Я договорюсь с таксистом, и он подождёт вас снаружи. Хорошо бы вам вернуться до того, как непогода разойдётся по-настоящему. Когда начинаются дожди, город становится совсем другим — таким, в котором ничего не стоит заблудиться.
— Да, пожалуйста, — попросила Алёна. В висках стучало, будто кто-то ломился в запертую дверь её разума отнюдь не с добрыми намерениями. «При посторонних этот кто-то не рискнёт ворваться, — подумала Алёна, усаживаясь в кресло пока Пётр Петрович заказывал такси. — Поэтому сегодня я не должна ни на минуту оставаться одна».
Мобильный телефон выпал из кармана и шлёпнулся на пол. Поднимая его, Алёна подумала, что ничего не стоило бы выбрать в телефонной книге номер мужа и нажать «вызов». А дальше — будь, что будет… Он приедет, если узнает что ей плохо, непременно приедет. Но что он подумает? Что она манипулирует им, словно актриса на театральных подмостках. Алёна с детства питала отвращение к таким манипуляциям, она никогда бы не позволила себе играть с близким человеком в кошки-мышки.
Если он бросит своё новое увлечение и примчится сюда, останется только немедленно рассказать ему правду, а также обо всём, что её терзает. Убирая телефон обратно в карман, Алёна покачала головой: они пока могут без этого обойтись.
Пётр Петрович куда-то исчез, а потом вернулся в сопровождении Александры и что-то настойчиво говорил ей на ухо. Алёна едва удерживалась от того, чтобы не подтянуть к животу колени. Она чувствовала себя рыбиной, заглотившей блестящую монетку или старый ключ, который один из моряков-рыболовов случайно выронил за борт и уже собрался вернуть утерянное.
— Что-то случилось? — неприветливо спросила Александра. — Может, я смогу чем-то помочь?
— Нет, спасибо, — сказала Алёна и испугалась собственного голоса, ломкого, как ветки давно высохшего дерева. — Если можно, воды.
Пётр Петрович побежал за водой. Александра же не сдвинулась с места. Она нависала над Алёной всей своей внушительной массой. Алена, не смея пошевелиться, смотрела в пол, на собственные колени, обтянутые коричневыми брюками, на ноги Александры, обутые в домашние мягкие туфли, на её голые толстые щиколотки. Грубый голос зазвучал над самой макушкой:
— Я пыталась ввести вас в курс дела, но вы не стали меня слушать, а ты ещё и высмеяла на пустом месте. Возможно, жителям мегаполисов наши обычаи кажутся варварскими, но за любыми предрассудками стоит в первую очередь живая история, а история не потерпит, чтобы с ней обращались небрежно. Я могла бы тебе объяснить, что происходит, но зачем метать бисер перед свиньями? Скажу только одно… так сказать, бесплатный совет. Никогда не закрывай глаза. — Алёна почувствовала, как палец с острым ногтем упёрся ей в лоб, и подавила желание зажмуриться. — Ты сказала, что ни во что не веришь, но ты должна поверить собственным глазам. Рано или поздно оно проявится — то, что держит всех нас здесь. Ты увидишь его во всём своём страшном великолепии. Пока что ты можешь только чувствовать — и списывать на собственную шальную голову, на воздух, депрессивную архитектуру, пыльцу растений или местных жителей с тараканами в головах, — но однажды ты увидишь. Я тебе это обещаю. Теперь иди. Твоя машина подъехала.
Алёна встала и как робот проследовала к дверям. Она бы, наверное, разбила себе лоб о монументальные двери, если бы вернувшийся вовремя портье со стаканом воды в одной руке и с зонтом в другой не открыл их перед ней. Он поправил у неё на плечах пальто и вручил зонт-тросточку, который она прижала к груди как ребёнка — ребёнка, которого она никогда не сможет выносить и родить. Если не случится чуда.
От воды она отказалась.
Блог на livejournal.com. 01 мая, 19:14. Где они? Где они?
…Я попросил прощения у сестрички. Кажется, теперь она меня боялась. Я надеялся, что её тело восстановится, но всё было как раньше. Я подошёл и сказал: «Прости меня!» Волосы, заляпанные кровью, сбитые в колтуны, не торопились ко мне тянуться, глазок был непривычно чёрным, будто с той стороны его залепили жвачкой.
У меня, наконец, появилась гипотеза относительно её имени. В ворохе пыльных свидетельств о рождении, налогах, справках, принадлежащих уже несуществующей стране, фигурировало множество имён, в которых впору было запутаться, но одна из фотографий оказалась подписана. Здесь две девочки, смеясь, обнимают отца, а третья, самая нетерпеливая, тянет его за край рубахи: «Мол, пошли, пойдём скорее, нужно перевернуть мир! Иначе всё пропустим, и мир, принадлежащий нам по праву, перевернёт кто-то другой». Отец улыбается широкой улыбкой счастливого человека. Такую невозможно сымитировать.
Фотография была подписана необычно — прямо по лицевой стороне, красивым каллиграфическим почерком. Под каждой из девочек стояло имя.
«Мария, Анна и Ольга играют с папой. 1979 г.»
Я трогал пальцем лицо мужчины. Как мог он стать… тем, что я видел в своей комнате? Как эта улыбка, эти ямочки у щёк могли превратиться в оскал и нездорово поблёскивающую бледную кожу со щетиной, похожей на рябь на поверхности беспокойного моря? Воистину, человек напоминает бесстрашного акробата, что идёт по натянутой над пропастью струне и глядит вперёд — в сторону своей мечты, в сторону своего маленького человеческого счастья! — с улыбкой. Но у пропасти есть то, чего часто не хватает людям, у неё есть терпение, и она будет ждать, пока в минуты слабости наш отважный акробат не пошатнётся. И тогда уж постарается не упустить своего.
