Конечно, это она, его соседка по самолету! А потом он видел ее в баре гостиницы, но не узнал, отвлекся погоней за первым двойником. А наутро, когда узнал, что того убили, встреча выпала у него из головы. И, разумеется, это с ней он столкнулся по прибытии во Флоренцию в том крошечном магазинчике возле гостиницы! И постеснялся подойти, а нужно было забыть о приличиях, схватить ее за руку и спросить, отчего она все время попадается на его пути?
– Я буду это иметь в виду! – сказал он Легову и поскорее отсоединился.
От волнения на лбу Старыгина выступили мелкие бисеринки пота. Он полез в карман за платком, и тут в руку ему попал мятый картонный прямоугольник.
Он вытащил его из кармана, поднес к глазам…
Это была карта Таро.
Та карта, которую он подобрал в подвале под часовней на территории монастыря Сан-Марко.
Потертая, залоснившаяся от долгого употребления, но все еще яркая и выразительная.
Из узорных, декоративных облаков в верхней части карты выглядывал кудрявый юноша в красной одежде, с синими крыльями за спиной и золотой трубой возле губ. Судя по всему, это был архангел, трубными звуками возвещающий день Страшного суда. Впрочем, старинный рисунок был выполнен так условно и наивно, что можно было подумать, будто крылатый юноша пьет из узкого горлышка золотистое вино.
В нижней части рисунка из адского пламени поднимались уродливые костлявые тела – спешащие на Страшный суд грешники.
Двадцатый аркан.
Страшный суд, или Воскресение из мертвых.
Старыгин вспомнил строки из старинного манускрипта:
«Буква этого аркана – Реш, число его – двести, тайное значение в книге Сефирот – голова человека, в каббале суть его – Вечная Жизнь, в алхимии – Духовное Возрождение, в астрологии знак его – Сатурн… Аркан двадцатый есть учение о воскресении из мертвых, о великом переломе в бытии человека, об обретении им истинной жизни…»
– Откуда у тебя эта карта? – поинтересовалась Катаржина.
– Я нашел ее сегодня в монастыре, – коротко ответил Старыгин, предпочитая не углубляться в подробности.
– И какой смысл ты вкладываешь в нее?
– Меня удивляет одна вещь… – проговорил Старыгин, разглядывая карту. – До сих пор такие послания я получал, когда находил убитым соответствующего данной карте двойника. Но двадцатому аркану соответствует, насколько я понимаю, Якоб Дирксен де Рой, импозантный гвардеец, заряжающий аркебузу на первом плане картины. А его двойник пока жив… точнее, мы пока не нашли его труп.
– По-моему, ты все слишком усложняешь… или, наоборот, упрощаешь! Все-таки мы имеем дело с жизнью, а не с головоломкой, не с ребусом из воскресного журнала!
– Головоломкой? – как эхо повторил Старыгин, не отрывая взгляда от карты. – Может быть, ты и права!
– Ты меня совершенно не слушаешь! – раздраженно воскликнула Катаржина. – О чем ты только думаешь?
– О двадцатом аркане, – ответил Старыгин. – Ведь он не случайно называется «Воскресение из мертвых». Если мы хотим понять смысл этого послания, нужно отправиться в дом мертвых…
– Куда? – удивленно переспросила Катаржина.
– В городской морг!
– Ну, знаешь ли! Иногда я просто отказываюсь тебя понимать!
– Я и сам-то иногда себя не понимаю! Однако я уверен, что именно там нас ждет что-то важное!
Катаржина не стала спорить. Она позвонила на рецепцию отеля, и там, нисколько не удивившись вопросу, тут же сообщили ей адрес городского морга.
Через полчаса они вышли из машины на невзрачной улочке в окраинном районе Флоренции. Сюда не заглядывали многочисленные туристы, да и вообще, кажется, никто не заглядывал. Только большая грязно-белая собака валялась поперек тротуара, практически перегородив дорогу. Когда спутники подошли к ней, псина сонно приподняла голову, взглянула на них без особого интереса и даже не подумала подвинуться, так что пришлось сойти на тротуар, чтобы обойти ее.
Неказистый одноэтажный дом виднелся за низким забором. Даже здесь, в этом унылом и мрачном месте, за забором пышно цвели рододендроны.
Старыгин толкнул калитку. Она не была заперта.
К двери дома вела узкая, выложенная керамической плиткой дорожка. Рядом с домом стояла машина с красным крестом.
Старыгин надавил на кнопку звонка.
Дверь почти сразу распахнулась, на пороге появился тощий высоченный парень в белом халате, с всклокоченными черными волосами и выражением вселенской скорби на лице.
– Мамма миа! – воскликнул он, воздев тощие руки к небу. – Неужели еще кого-то привезли? Еще какой-то чертов турист перепился до смерти? О, Мадонна! Куда же мне его пристроить? Все с ума посходили! Мало того что все отели переполнены, так уже и в морге места нужно заранее бронировать! У меня больше нет мест!
– Не беспокойтесь, синьор, – ответил ему Старыгин на своем неплохом итальянском. – Мы никого не привезли! Мы только хотели навести справки об одном своем знакомом, который мог поступить к вам вчера или сегодня. Это мужчина лет сорока, с небольшой бородкой и усами… возможно, голландец или бельгиец…
– Святая Троица! – темпераментный хозяин царства мертвых снова сложил руки выразительным театральным жестом. – Это очень, очень беспокойный постоялец! К нему сегодня уже приходили посетители… точнее, один посетитель… можно подумать, что у меня не морг, а дом свиданий!
– Кто же к нему приходил? – заинтересовался Старыгин. – Это был мужчина? Как он выглядел?
– Как выглядел? – Служащий морга внезапно задумался и даже на полминуты замолчал, что было для него совершенно нехарактерно. – О, Мадонна! Я совсем не помню, как он выглядел. Мужчина? Да, это был мужчина. Весь в черном… бр! Хотя… если он носит траур по этому своему другу – это можно понять… но вот как он выглядел – нет, не могу вспомнить!
– Что ж, неважно, – Старыгин помрачнел. – Тогда будьте любезны, проводите нас… мы хотели бы как можно скорее взглянуть на тело нашего знакомого.
Кудлатый парень на мгновение замялся, как будто на него напал приступ сонной болезни, и Старыгин вспомнил, что в Италии мелкие взятки почти так же распространены, как в России, и являются, можно сказать, правилом хорошего тона.
Он вытащил из бумажника купюру в пять евро и сунул в руку служителю. Тот мгновенно оживился и повел посетителей по длинному, выкрашенному светло-бежевой краской коридору в глубину своих мрачных владений.
Открыв одну из высоких белых дверей, он вошел в длинный зал, где было очень холодно и стоял неприятный резкий запах, запах какой-то химии, а возможно – запах самой смерти.
Стены зала представляли собой бесчисленные металлические секции с ручками, за которые их можно выдвигать, и пластиковыми табличками для коротких записей, отдаленно напоминающие ячейки вокзальной камеры хранения.
