тоже все не заладилось: заподозрили местные, что он пошел против них, да и сожгли на костре – вот точно так, как тебя хотели. Остался от тела дедки моего только пепел. Да только мара то ли спасла его, то ли прокляла, заперев в ловушку: она поймала его сущность, или, возможно, душу, и заперла в теле существа из их мира. С тех пор он скитается, как и его отец: и не жив, и не мертв.
Непонятно кто ухал.
– Я читала в доме младшего сына Макарки, который отшельником жил и с теми, кто его отца сжег, знался и ритуалы их соблюдал, дневники. Даже сама, еще в молодости, фамильное древо чертила, – задумчиво сказала старуха. – Так что, Илья, ты ведь правнук Макарки. И сам здесь был в детстве, мать непутевая привозила тебя и что-то просила у двоюродного деда, да еще и по мужу. Но ты, конечно, не помнишь – тебе, наверное, было лет пять.
– От… От…
Она появилась бесшумно, маленькая и жуткая: на лице, покрытом черными прожилками, – черные глаза демона, без радужки и белка.
Илья застонал и отрывисто вскрикнул.
– Что не так? – удивленно спросила Варя у бабки.
– Глаза, – спокойно сказала та. – Осложнение. Ты пока не здорова.
Варя потрясла головой и шагнула к Илье. Когда она над ним наклонилась, глаза стали уже обычными – но он пополз на спине к стене, желая не вжаться, а пройти сквозь нее.
– И как он?
– Ну, жить будет, – сказала старуха.
– Если это жизнь, – вздохнул непонятно кто.
– А ведь это я приходила к тебе ночью, Илья, – сказала Варя. – Хотела побыть живой. А ты такой скучный: «Марина, Марина…»
Старуха собрала все карты вместе и достала одну.
– Мир, – сказала она. – Такова карта дня. Все отстроится и забудется. Умершие будут похоронены, и все пойдет своим чередом.
Илья неловко полз к выходу, но потом, неожиданно для себя, сумел встать на ноги и бросился из дома. Он выбежал во двор и, поскользнувшись, упал в снег.
А стоит ли вставать?
Он стонал, размазывая снег лицом. С крыльца за ним наблюдали ведьма и ее внучка.
– Ясно было, что не выдержит, – сказала старуха. – Хрупкий рассудком-то. Что ж, далеко со двора не уйдет. Потом его заберем. Пошли в дом.
Боль – душевная, не телесная – стала отчаянно невыносимой. Илья катался по снегу, стуча по нему кулаками, и выл.
