Повернувшись в сторону, я разжег керосинку и положил на нее отвертку, раскаляться. Затем вновь повернулся к нему, с удовлетворением отметив, что пленный не может глаз отвести от лежащей на огне железяки.
– Потому что нам надо знать все, что ты знаешь. – Я постарался заглянуть ему в глаза. – А мы знаем, что ты и твои коллеги – ублюдки и убийцы, поэтому меня уже сейчас не мучит совесть. И я не стану пользоваться термином «гуманность» в наших строящихся сейчас отношениях. Я скажу даже больше: я хочу начать тебя пытать, а потом хочу убить, положив в муравейник. – Усмехнувшись, я спросил: – Кстати, я недавно где-то прочитал, что здесь в среднем четыре таких муравейника на гектар леса, веришь? То есть вообще не проблема найти для тебя хорошее место. Просто лень тебя туда тащить, поэтому начнем здесь.
– Почему бы вам просто не задавать вопросы?
Глаза, глаза – зеркало души, они все выдают. Как же он боится… Вот сейчас он боится уже очень сильно, почти до обморока. Что это его так проняло? Муравьи?
– У тебя есть больше ответов, чем у меня вопросов, – улыбнулся я ему. – Но ладно, раз ты хочешь вопросов, с них и начнем. – Я достал небольшой перекидной блокнот с карандашом и пробежался глазами по списку вопросов, который я быстро набросал за кофе. – Где Эдуард Богатырев сейчас?
– Сейчас уже не знаю, – замотал он головой. – А вчера он вынужден был уехать, в офисе его не было.
– Куда уехать?
– Я не знаю. Я правда не знаю! – заорал он, увидев, как я поднял с пола моток троса. – Не надо меня пытать, я не знаю!
– Я пока тебя просто подвешу, чтобы тебе легче думалось, – сказал я. – А пытать буду уже потом. Так что ты пока вспоминай, куда он уехал. Вспоминай, пока у тебя еще осталось время.
Пахло в «зиндане» совсем отвратно: кровью, мочой, дерьмом, паленой кожей. Как я и обещал, так и вышло – пленный хотел говорить, он говорил так, что приходилось останавливать.
– Они ушли вниз, все. – Он сидел, прислонившись спиной к стене, я уже снял его с троса, вроде как поощряя за то, что он стал таким откровенным. – Мы всегда уходим вниз.
По лицу у него текли сопли вперемешку с кровью, мокрые штаны прилипли к ногам, под обрывками рубашки багровели длинные тонкие ожоги. Я действительно с ним не церемонился и ни на секунду его не пожалел. Я уже знал, что в Стива стрелял Артур. Что Брю убили братья Богатыревы вдвоем, в подвале своего дома в Маргарите. Что своего брата застрелила Луис Гонсалес, и она же провела «контроль». Что японка Сатори выстрелила в Джоанн Гонсалес. Что Сатори нашла Луис в Сети, причем искала ее сама, специально. В общем, он рассказал все, что так или иначе касалось убийств. Он даже рассказал то, что они убивали еще, других людей, о которых мы вовсе не знали.
Только вопросов возникло больше, чем было дано ответов.
– Почему в подвале дома Гонсалеса и у вас на складе было так холодно? – спросил я.
Этого вопроса, похоже, Джонсон не ожидал. Он с явным недоверием вдруг уставился мне в глаза. Затем, покачав головой, произнес:
– Ты не можешь этого чувствовать. Это невозможно. Если только ты… – Тут он замолчал, явно опасаясь продолжать.
– Ты говори, все самое страшное уже позади, видишь? – Я кивнул в его сторону, подразумевая тот факт, что он сидит на полу, а не свисает на тросу с балки. – Мы беседуем, ты откровенен, не разрушай достигнутой гармонии, продолжай.
– Ты… ты просто мне не поверишь.
– Поверю. Я верю во все, в чем можно так или иначе убедиться.
– Этот холод… – Он судорожно вздохнул, от боли, меняя позу. – Его чувствуют только те, кто может спуститься вниз.
– Куда – вниз? – спросил я, понимая, что он сейчас скажет такое, во что, кроме меня, не поверил бы никто. И понимая то, что я поверю.
– Не знаю «куда», никогда над этим не задумывался, – покачал Джонсон головой. – Мы просто говорим «вниз» – и все. Нижний уровень. Ад, не знаю. Инферно. Изнанка мира. Я правда не знаю. Оно просто есть – и все. Я пить хочу.
Кивнув, я достал из сумки початую бутылку минеральной и протянул ему, приложив горлышко к окровавленным губам. Джонсон сделал несколько больших жадных глотков, затем отвалился назад, к стене, переводя дух.
– Итак, насчет холода и тех, кто может его чувствовать, – напомнил я.
– Когда ты был ребенком, – он продолжал смотреть мне прямо в глаза, – ты кого-то убил? Человека, я имею в виду.
– При чем тут это?
Он чуть усмехнулся, похоже, потому, что я увернулся от прямого вопроса.
– При том, что только «это» здесь и при чем. «Это» так работает. Не знаю почему, просто оно именно так. Ты не убивал никого в детстве – ты этого не чувствуешь. Ты малолетний живодер – и «низ» впускает тебя. Чувствует тебя. А ты чувствуешь его.
Я хмыкнул. Потом сказал:
– Ты что-то путаешь.
– Ты хочешь сказать, что никого не убил? – Теперь в голосе была явная ирония, даже издевка.
– Нет, этого я сказать не хочу. – Я подался вперед, опираясь локтями в колени. – Но я не был «малолетним живодером». Я убил того, кто заслуживал этого. При самозащите. Взрослого, злого, пьяного ублюдка, недавно вышедшего из тюрьмы. Его просто надо было убить.
Пленный ничего не сказал, просто продолжал смотреть. Мне даже пришлось его поторопить:
– Ну?
– Не знаю. – Он мотнул головой. – Я вообще мало про это знаю, но так быть не должно… кажется.
– Объясни.
Джонсон прикрыл глаза, вроде как собираясь с мыслями, вздохнул, затем сказал:
– Дай мне помыться. И я все тебе расскажу.
– Расскажи, и дам помыться, обещаю. И накормлю.
– После того как я расскажу, ты меня убьешь, – сказал он. – И я подохну в обосранных штанах, а мне не хочется сдохнуть в дерьме. Так что я меняю помывку на свой рассказ.
– Нет. И я тебя не убью. Просто потому, что ты мне еще понадобишься. Я рассчитываю на перекрестные допросы в будущем, так что ты точно не умрешь. Расскажи, что хотел, и я отведу тебя мыться. И даже дам постирать одежду.
– Пообещай.
– Обещаю.
Он кивнул, словно усваивая сказанное, затем заговорил:
– Я и Рэй, Рэй Лэзис, мы убивали детей когда-то.
Рэй Лэзис был одним из их банды, всего их было четверо: братья Богатыревы и эти двое, Джонсон и Лэзис. Были и другие, та же Сатори, но они существовали раздельно. На манер террористических ячеек, эта организация была организована так же, друг друга знал только ближний круг, а Сатори и некая Мари, та, что выманила Брю, принадлежали уже другому звену, о них Джонсон ничего толком не знал, разве что в лицо видел. Я долго его пытал для того, чтобы в этом убедиться. Он или правду говорил, или был настолько крепок, что…
– Сколько вам было лет?
