Скоро я заметил, что медвежонок со спрятанной в нем куколкой выполняет одни и те же движения по-разному. Иногда только тронешь его за локоть – и лапка взлетает как на пружине. В другой раз тесто, из которого сделана куколка, словно затвердевает, и тянешь, тянешь эту лапку, а она не слушается. Сало сопротивлялся! Я стал нарочно делать движения, которые ему не нравились. Пускай помается. Я только восстанавливаю справедливость.
Новые упражнения для Сала рождались одно за другим. Кувырок назад со шлепком на зад. Плавание брассом на полу. Обход комнаты, не отрывая носа от стенки. Я словно доказывал Салу, какое он ничтожество даже в своих садистских развлечениях. Он пытал меня подло, больно и неизобретательно. Я его – весело и с выдумкой. Он выламывал мне пальцы, смакуя момент, когда от боли у меня начинали расширяться зрачки. А я заставлял его прыгать на корточках и кричать петухом. Он крутил мне руку в разные стороны, как выжимают белье, пока слезы сами не брызнут из глаз. А я заставлял его ходить, держась правой рукой за левую щиколотку, а левой – за правую, и блеять козлом.
В управлении куколкой были тонкости, которые я не мог проверить на себе. Когда я говорю, что заставлял Сало блеять или кукарекать, это значит, что блеял и кукарекал я сам, причем безо всякой уверенности в том, что Сало повторяет за мной. Я только надеялся, что Легба поймет, чего я добиваюсь от куколки, и поможет. Позже оказалось, что я все делал правильно. Убедиться в этом мне пришлось на собственной шкуре.
От дрессировки меня оторвал звонок будильника за стеной. Отец вставал на работу. Он мастер смены, ездит на завод к семи. На сон мне оставалось меньше трех часов, а я еще не придумал, как обезвредить Сало.
Бабулька умеет добиваться своего. После ее звонка в полицию можно было не сомневаться, что инспектор Кузька с утра заявится в школу воспитывать Сало. Может, он умный и не назовет моего имени, но и Сало в таких делах не дурак. Сам поймет, чья бабка ему всю малину оборвала. Меня ждала скорая и жестокая расправа.
И я изобрел способ, который тогда показался мне гениальным: взял иголку и одним стежком сшил передние лапки медвежонку, в которого была спрятана куколка. Сало оказался как будто в смирительной рубашке. Вот и пускай попробует меня ударить!
Я лег в постель и заснул, не успев накрыться одеялом. Может быть, меня грел надетый на куколку костюм клоуна?
Глава VII. Торжество справедливости
Сало ждал меня у школы. Оказалось, что гениальный педагог капитан Кузька еще вчера вечером приперся к нему домой. После воспитательных разговоров Сало жаждал мести. Моя ночная дрессировка не укротила его, а только напугала своей необъяснимостью, а пуганый гад опаснее непуганого.
– Гутен морген, Павлон, – ухмыльнулся Сало. – В легавые записался? Ты кто у них – майор, что капитанов мне на дом присылаешь?!
И Сало надвинулся, как танк. Чем его кормят с утра, что так воняет луком? Руки у него были сложены на груди. «Ну-ну», – подумал я.
Левой Сало сгреб меня за воротник, а правую далеко занес для удара. Минуточку, а как же моя «смирительная рубашка»?! Я не верил своим глазам! Мысли неслись вскачь. Бабка! Она, больше некому. Убиралась в моей комнате, увидела, что лапки у медведя сшиты, и вытянула нитку. Когда только успела!
Смакуя момент, Сало еще выше занес руку. Кулак парил надо мной, как неопознанный летающий объект, целя во вчерашний синяк под глазом. Тогда я и понял: бабка ни при чем, это я дурак. Куколка управляет Салом, только пока она в моих руках. По-другому быть не может, а то мы с ним просто не дошли бы до школы. Сидели бы, как наши куколки на полке.
Это что же получается, от куколки никакого проку?! В школу ее не возьми – Сало отнимет. А если даже и взять, то что с ней делать? Пока Сало не пристает, куколка не нужна. А когда пристанет да возьмет за шкирку, как сейчас, ее уже не достать из сумки… Руку ему сломать, что ли?
– Кукареку, – сказал я.
Витающий в небе кулак врага дрогнул.
– Обход комнаты, не отрывая носа от стены. Кувырок назад со шлепком на зад!
Рука, крутившая мой воротник, опала, как будто из нее вытащили кости.
– ТЫ?! – отшатнулся Сало.
– Я.
Опять он сгреб меня за воротник, занес руку для удара… и замер, как перед невидимой стеной.
– Следующей ночью мы перейдем к водным процедурам, – мстительно пообещал я.
Отпустив меня, Сало завертелся на месте. От ярости он пинал воздух.
– У тебя дома какой пол? – хладнокровно спросил я.
– Паркет. – Сало скрежетал зубами.
– Есть редкое упражнение для черепашек ниндзя: выгрызание паркета с руками за спиной.
Сало шмякнул об асфальт свою сумку и начал топтать.
– Полегче, – сказал я, – там учебники. Ученье – свет, Сало, а неученье – тьма. Мне почему-то кажется, что теперь ты будешь учиться только на «хорошо» и «отлично» и станешь полезным человеком. Сегодня у нас вторник; если до пятницы не получишь две пятерки, будешь выгрызать паркет.
– У меня их сроду не было! Только по ритмике в первом классе, – простонал Сало.
– Помню, – подтвердил я. – Ты танцевал зайчика. Ты был классным зайчиком, Сало, а стал помойной крысой.
– Не знаю, как ты это делаешь, – сквозь зубы выдавил он, – но я найду на тебя прием. Я найду, Павлон, и тогда тебе не жить!
У меня мороз пробежал по спине. Представилось, как Сало, оскорбленный и несчастный, едет в трамвае и шипит: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу Павлона!» А впереди беспокойно ерзает Каракулевый Воротник… Но я заставил себя улыбнуться.
– Против лома нет приема, Сало. Я еще даже не наказывал тебя, а только показал силу. Если за каждый мой синяк я заставлю тебя присесть один раз, ты без ног останешься!
Сало отвернулся и побрел в школу. Кажется, он плакал. Я не отважился заглянуть ему в глаза, хотя чувствовал себя всемогущим.
В тот день на уроках в нашем классе стояла мертвая тишина. Дисциплину поддерживал Сало. Ему нужно было получить две пятерки до пятницы.
Все знали, что бабуля таскала Сало в полицию, и связали это с его неожиданным исправлением. Уже на первой перемене бывший лидер класса байдарочник Семенов авторитетно рассказывал, что полицейские обещали отправить Сало в специнтернат для идиотов с отклонениями. Мол, ему дан последний шанс, и если Сало быстренько не станет человеком, то там, среди идиотов, проведет остаток школьных лет, изучая программу пяти классов.
О моей роли в этой истории никто не подозревал, а я, понятно, не гонялся за славой. Мне и так было хорошо.
За все месяцы, пока я был рабом, со мной никто ни разу не поговорил по душам. Если собирались компанией в парк на аттракционы, меня не звали, хотя и не гнали. Я шел среди своих, как призрак. Они разговаривали через мою голову. Меня сдали Салу и продолжали жить, делая вид, что ничего не происходит. Я это говорю без обиды, с одной горечью, потому что сам сдал друга Витьку и помню свой стыд и бессилие.
