Сало не двигался. Я кинулся к нему, но в это время клоун пришел из магазина голодный и решил сварить суп. Руки мои задергались, что-то нарезая или, может быть, моя посуду. Я вцепился в прутья ограды и был отшлепан за непослушание. А Сало зашевелился и сел. По исцарапанному о ледяную корку лицу врага растекалась блаженная улыбка.
– Отпустила? – спросил я, дергаясь под шлепками.
– Ага.
Девчонка лупила меня так, что екало в животе, но я не разжимал рук. Надо вытерпеть. Когда сопротивляешься, куколка хуже гнется. Может, девчонке надоест неподатливый клоун и она возьмет другую игрушку… Нет, эта поганка начала меня пеленать! Я упал в сугроб рядом с Салом. Ничего, в конце концов она оставит куколку в покое, и я смогу нормально двигаться.
– Что делать будем? – спросил Сало. – Твои дадут хотя бы сотню баксов?
– Смеешься?! Ты же знаешь бабку, она опять в ментовку попрется. Может, газеты разносить?
– За неделю по сто баксов не заработаем.
Я перестал дергаться и сел. Кружилась голова – кажется, девчонка меня укачивала.
– Можно спереть алюминиевый провод и сдать во вторсырье, – выдвинул идею Сало.
– Так он же под током!
– Ну и что. Минута риска – потом автомат все отключает.
– За минуту из нас шашлык будет.
Сало молчал, упрямо нагнув голову. Стать шашлыком ему казалось лучше, чем попасться в лапы Марику.
– Этот костюм не стоит двести баксов. Марик его при мне покупал в секонд-хенде, – с непонятной значительностью сообщил он.
Я пожал плечами:
– А нам-то что? Будем у него чек требовать? Нет, назначил двести, значит, придется отдать двести.
– Ты не понимаешь. Марик назначил двести, потому что мы не можем столько заплатить. Если заплатим, он скажет: «Гоните еще двести, на счетчик набежало». Ему нужны не деньги, ему нужны должники.
– Зачем?
– Чтоб мы наркотой торговали. Ты думаешь, в ментовке не знают, кто такой Марик? Или учителя не знают? Все знают и ничего не могут сделать, потому что Марик сам не торгует, а разведет лохов, как мы с тобой, и говорит: «Отрабатывайте долг, пацаны, ищите мне клиентов». В том году Тимофея выгнали из одиннадцатого класса за наркоту, не дали три месяца доучиться. А Тимофей работал на Марика.
Я зажмурился. Голова продолжала кружиться, казалось, что я лечу в бездонную пропасть. Лучше бы Сало меня мучил, как раньше.
– Не знаешь, когда у них физкультура? – спросил я.
– А что?
– Нужен кусочек стельки из ботинка Марика. А можно и волос.
Сало серьезно поглядел на меня и кивнул: «Сделаю».
– Павлик, ты почему так рано? – встретила меня бабка.
Все из-за нее, все! Нинка-то что, организм бессознательный. А кто запустил этот организм в мою комнату, кто ему куколок дал?
– Голова заболела, – с вызовом сказал я.
– Ты много работаешь! Надо померить давление, – забеспокоилась бабка. Учебу она считает работой не хуже других.
– Не надо ничего мерить. Дай поесть, а потом я гулять пойду, – отрезал я и заперся у себя.
Мишка валялся под кроватью. Я достал его и усадил к другим игрушкам, действуя осторожно, чтобы Сало ничего не почувствовал. Хорошо бы он еще сегодня достал стельку или волос… На каком трамвае надо ехать к Семенычу? В Старый Город идут одиннадцатый и третий, придется оба проверить, а то я не заметил номер маршрута… Опять кожу щекотали невидимые лапки. Я почесал спину линейкой, посмотрел на компанию игрушек с замаскированным позади всех медведем… А ГДЕ МОЙ КЛОУН? ГДЕ Я?!
Все было понятно и без бабкиных объяснений, но я не удержался и устроил ей допрос:
– Объясни мне, бабулечка-красотулечка. Вот приводят к тебе Нинку. Дети – наше будущее, для детей тебе ничего не жалко, это я понимаю. Ну и дала бы ей поиграть что-нибудь свое – клык моржовый. Почему она играет моими игрушками?!
– Потому что это игрушки, – вяло сопротивлялась бабушка. Ее знаменитое чувство справедливости подсказывало, что да, неувязочка вышла. У меня тоже есть право личной собственности. Хочу – даю свои вещи, хочу – не даю.
– У тебя разве нет своих игрушек? – напомнил я.
У бабки целая полка фигурок из моржового клыка: смешные круглолицые эвенки в длинных шубах, белые медведи, оленьи упряжки.
– Это сувениры, – пробурчала бабка.
– И у меня сувениры. Я что, играл в этого клоуна? Нет, его подарили мне девочки на двадцать третье февраля, День защитника Отечества. Я, может, в армию его собирался взять, как талисман. А ты отдала мой талисман соплячке, которая его порвет сегодня же!
Не успел я это сказать, как мне сдавило бок. Хватаясь за стену, я пытался удержаться на ногах, но колени подкосились. Я сполз и улегся щекой на теплый паркет. Стало немного легче.
– Пашенька! – бросилась ко мне бабка.
– Клоуна, – хрипел я, но до нее, конечно, не доходило, при чем тут клоун, когда внуку плохо.
Бабка заметалась по комнате, плеснула мне в лицо водой из вазы с цветами и, решив, что первая помощь оказана, схватилась за телефон:
– Это аппендицит, Пашенька! Не зря ты раньше пришел из школы, ты чувствовал!
Тупая боль в боку отпустила, и сразу же в живот мне как будто вонзили несколько кинжалов. Кошка! У них же кошка! Если меня увезут в больницу, клоун со спрятанной куколкой останется у нее в когтях. Корчась от боли, я дополз до телефонной розетки и вырвал шнур:
– Клоуна!
– Пашенька, сейчас! – И бабка побежала не к соседям, а в комнату к родителям, там у них второй телефон.
Меня дергало во все стороны – девчонка, пакость безмозглая, отнимала клоуна у кошки. Бросаясь от стены к стене, я вывалился в коридор. Сколько себя помню, родители копят деньги на ремонт, а потом тратят на что-нибудь другое. Это меня и спасло, потому что при хорошем ремонте провода убирают в стены, а у нас они где протянуты под потолком, где прибиты к плинтусу. Я нашел телефонный, срывая ногти, оторвал его от плинтуса, дернул… Провод не порвался, а только соскочил еще с нескольких гвоздиков. Тут девчонка сжала меня в кулаке, прижав руки к телу.
– Але, «Скорая»?! – голосила бабка.
Я дотянулся до провода зубами и стал грызть. Кошачьи когти впились в ногу. От невыносимой боли я стиснул зубы и перекусил этот чертов провод.
Как же меня затрясло! Казалось, что ток выжигает мозги. Руки и ноги часто-часто забились, слетела с тумбочки лампа и, задев провод, вырвала его у меня изо рта. Кажется, мне помог Легба.
Бабка высунулась с замолчавшей трубкой в руке и уставилась на меня, глупо моргая.
– Клоуна верни! – прорычал я.
Не дав мне ни секунды на передышку, кошка опять пустила в ход когти. Я извивался, как осьминог.
– Клоуна!
– Сейчас-сейчас, – залепетала бабка, перепрыгнула через меня и выскочила из квартиры.
