Когда тихий голос заговорил вновь, в нем звучал кроме мольбы еще и страх:
– Я стану ничем, ибо мне навсегда отказано в покаянии. Я стану бесполезным прахом до скончания века. Может ли поступать так один человек по отношению к другому? Вам хочется сыграть роль Господа, мистер Оллингтон? Но Господь, по крайней мере, проявил бы сострадание к тому, кто согрешил против него.
Я снова покачал головой. Мне очень хотелось сказать ему, насколько он заблуждается насчет этого последнего пункта.
– Я научу тебя спокойствию духа.
А вот это было уже заманчиво. Я повернулся спиной к пастору и уставился в окно, кусая с яростью губы. Я нарисовал себе картину: всю оставшуюся мне жизнь я не прислушиваюсь, не приглядываюсь к самому себе; не принуждаю себя, а искренне окунаюсь в поэзию, скульптуру, в свою работу, в общение с людьми; я не волочусь за женщинами; я не пью. Затем я подумал о девочке Тайлер, и девочке Дичфилд, и об Эми, и о тех, кто может оказаться следующей жертвой; лишившись лесного чудища, Андерхилл, конечно же, придумает какой-нибудь другой способ делать зло юным и беспомощным. Больше не требовалось аргументов, я ясно понимал – это мой долг, но впоследствии я не раз задавался вопросом: принятое решение продиктовано лишь тем, что посулы Андерхилла были неприемлемы в целом, или, может, все мы не так уж дорожим своей сутью и обещанные радикальные перемены, особенно направленные неоспоримо к лучшему, не обязательно покажутся нам неким самоуничтожением? Я покачал головой.
В другом конце комнаты пастор побрызгал водой на пол и продолжил:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, а также пронзенным телом и кровью Иисуса Христа – символами жизни, принесенной в жертву, и семью подсвечниками, и тем, кто, подобен Сыну Человеческому, стоит в середине подсвечников, и под знаком и символом Его святого, кровью омытого и победу дарующего креста, я изгоняю тебя…
В эту секунду я услышал протяжный, замирающий вопль безумного ужаса, прозвучавший столь же тихо, но с удивительной отчетливостью. Он замер, будто оборвавшись. У меня мурашки бежали по коже.
Пастор поднял глаза:
– Прошу прощения, вы что-то сказали?
– Нет. Заканчивайте, пожалуйста.
– С вами все в порядке?
– Естественно, а что со мной может случиться? – сказал я свирепо. В последние дни он только и делал, что донимал меня всякими расспросами! – Долго еще?
– А, понял. Всего пара фраз. Посети, о Господи, эту комнату, мы взываем к Тебе, изгони из нее все тенета, расставленные врагом Твоим; да поселятся здесь ангелы Твои, дабы оберечь нас в мире, и уповаем на благословение Твое отныне и во веки веков чрез Господа нашего Иисуса Христа, аминь. Вот и все. Надеюсь, вы удовлетворены?
– В полной мере, благодарю вас. – Я рассудил, что все только что проделанное никак не повлияет на появление той рыжеволосой женщины на втором этаже, и остался доволен; я не вынашивал планов избавиться от этой робкой, ускользающей тени. – Итак, значит, все. Я отвезу вас домой.
Минуты через две, когда я забирался уже в кабину грузовичка, где ждал пастор, меня окликнул Рамон:
– Извинения, мистер Оллингтон…
– Что такое?
– Миссис Оллингтон хотеть видеть вас, мистер Оллингтон. В дом.
– Где именно? Где?
– Вниз под лестница. В кабинет.
– Спасибо.
Я сказал пастору, что задержусь на минутку. В конторке Джойс говорила с кем-то по телефону. Она извинилась в трубку, что ей нужно идти, и закончила разговор.
– Рамон передал мне, что у тебя какое-то дело ко мне.
– Морис, мне жаль, но я ухожу от тебя.
Я посмотрел в ее большие ясные голубые глаза, но наши взгляды не встретились: хотя она и смотрела в мою сторону, но совсем не на меня.
– Понятно. Есть какая-то особая причина?
– Просто я не могу так дальше жить. Я выдохлась, у меня нет больше сил. Мне уже опротивело все.
– Что именно? Те дела, что ты ведешь по гостинице?
– Мне не нравится эта работа, но я могла бы и дальше заниматься ею; если б все остальное было иначе, у меня не возникло бы претензий.
– Что ты имеешь в виду?
– Я старалась любить тебя, но ты никогда, ни разу не пошел мне навстречу. Ты занят только своими собственными мыслями, сам решаешь, что нужно делать, когда и как делать, и эта манера у тебя никогда не меняется, независимо от того, с кем ты имеешь дело и что тебе говорят другие. И получается пустая трата – любить человека, который всегда занят только собой.
– Все последние дни у меня…
– Все последние дни были в точности похожи на все предыдущие, если уж мы заговорили об этом. Более того, я хотела сказать тебе, что когда все началось – смерть отца, привидения и прочее, а теперь еще и случай с Эми, – любой другой человек на твоем месте постарался бы проводить как можно больше времени в семье.
– Я сегодня весь день провел дома, но тебя не было нигде видно.
– А ты пытался найти меня? Нет. Только не говори, что у тебя работа, потому что работа – у каждого. Если б у тебя не было никаких дел, ты бы придумал, чем заняться. Не знаю, что ты там думаешь о людях, – это, конечно, для меня непростительно, – но одно могу точно сказать: ты ведешь себя так, будто остальные путаются у тебя под ногами. Если кто тебя и заинтересует, то лишь как партнер для секса, и таким образом ты устраняешь препятствие на своем пути. Или ты смотришь на всех, как на бутылки виски: одну допил, отставил ее в сторону, подавайте новую. Тебе только тогда бывает хорошо, когда ты делаешь что-то свое, когда хочешь чего-то своего. Как у тебя язык повернулся приглашать свою жену в постель вместе со своей любовницей? Маленький эксперимент, а? Почему бы не осуществить его? Нет ничего проще. Для этого требуются две девушки, и вот вам две девушки, как удачно. Почему бы и нет? У тебя не хватило порядочности пойти к проституткам или куда там еще, где приняты подобные эксперименты.
– Мне показалось, что это доставило тебе какое-то удовольствие.
– Да, доставило, все было чудесно, только это не имело никакого отношения к тому, что задумал ты. Диана уезжает вместе со мной.
Я понял теперь, о чем говорил сегодня утром Джек; только ему не сообщили самые существенные детали, что вполне объяснимо.
– Складывается впечатление, что ты вообще попусту теряла время со мной.
– Я была уверена, что ты скажешь что-нибудь в этом роде. Именно так ты все воспринимаешь: через секс. Секс – это все, что ты знаешь в жизни. Но секс – не самое главное для нас с нею. Вообще про секс и говорить здесь нечего. Речь идет о том, что ты чувствуешь чье-то присутствие рядом с собой. Человека, который не убегает постоянно куда-то туда, где у него более важные дела. Эми не будет особенно по мне скучать. Я мало что смогла сделать, чтобы заменить ей мать, потому что ты вообще не сделал ничего, чтобы она почувствовала себя моей дочерью. Я не уезжаю прямо сегодня. Останусь, пока ты не подыщешь кого-нибудь помогать тебе по хозяйству. У нас будет время обговорить условия развода.
