– Рад, что вы пришли. Вдвойне рад, что пришли один, – сказал Кречинский, помогая девушке сесть. – Кажется, слежки за мной сегодня нет. К чему бы это, господин Рязанов?
– Полагаю, вы уже здесь примелькались, – сухо заметил Иван Иванович. – Но почему вы пришли не один?
– Я мешаю своим присутствием? – возмутилась было Аглая, но Кречинский поднял руку, успокаивая ее:
– Я не обещал, что приду один. Я, если помните, лишь просил вас не тащить сюда арапа.
– Где он? – вырвалось у Ивана Ивановича. Кречинский поднял брови:
– Арап? Позвольте, откуда же мне знать? Вернее всего, бросил вас и уехал куда глаза глядят. Доверять арапу, да еще такому хитроумному, как этот…
– Что за арап? О чем вы говорите? – Аглая непонимающе смотрела то на Рязанова, то на своего спутника
– Так, ерунда… – буркнул Иван Иванович. – И что же вы хотели мне объяснить? Рассказать о подлинной сущности социалистов?
– Если угодно – могу. Понимаете ли, господин Рязанов, мы – социалисты. Цель наша – разрушение существующего экономического строя, уничтожение экономического неравенства, составляющего, по нашему убеждению, корень всех страданий человечества. Поэтому политические формы сами по себе для нас совершенно безразличны. Но само правительство толкнуло нас на тот кровавый путь, на который мы встали. Само правительство вложило нам в руки кинжал и револьвер.
Убийство – вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком человечества, может лишить жизни себе подобного. Русское же правительство нас, социалистов, – посвятивших себя делу освобождения страждущих, обрекших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других! – довело до того, что мы возводим убийство в абсолют, проливая реки крови!
Вы, господин Рязанов, и такие, как вы, – представители власти; мы – противники всякого порабощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения. Вы должны быть уничтожены и будете уничтожены! Но мы считаем, что не политическое рабство порождает экономическое, а наоборот. Мы убеждены, что с уничтожением экономического неравенства уничтожится народная нищета, а с нею вместе невежество, суеверия и предрассудки, которыми держится всякая власть. Вот почему мы, как нельзя более, склонны оставить в покое правительствующих. Наш настоящий враг – буржуазия, которая теперь прячется за вашей спиной, хотя и ненавидит вас, потому что и ей вы связываете руки.
Так посторонитесь же! Не мешайте нам бороться с нашими настоящими врагами, и мы оставим вас в покое. Пока не свалим мы теперешнего экономического строя, вы можете мирно почивать под тенью ваших обильных смоковниц.
До тех пор, пока вы будете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно висеть над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас.
Аглая смотрела на Кречинского с восхищением.
– Отличная речь, – кивнул Иван Иванович. – Но вот только зря вы ее произнесли в таком обществе. Несомненно, госпожа Мамаева способна и сама сочинить подобную прокламацию, благо читала достаточно нужной литературы, а я – слушатель неблагодарный. Я, обратите внимание, даже не стал с вами спорить. Я хочу предложить вам иной вариант, господин Кречинский…
– Какой же? И, кстати, отчего мы не заказываем ужин? Я чертовски голоден.
– Закажите, что вам угодно… Я пока воздержусь, плотно пообедал.
Кречинский подозвал официанта и заказал легкий ужин с вином. Иван Иванович тем временем обратил внимание, что шумная компания через два столика от них спешно покинула свои места; тут же ее сменили двое коренастых мужчин в одинаковых черных чесучовых костюмах, заказавших коньяк. Верно, то были люди Свиньина.
– Так вот, господин Кречинский… – Иван Иванович подождал, пока официант отойдет. – Предложение мое таково: вы собираетесь и покидаете Россию. Я готов вам в этом даже содействовать – насколько сие возможно. Взамен вы обещаете более сюда не возвращаться. Как видите, я постарался вас понять.
– Я понял бы ваше предложение, если бы находился в зависимом от вас положении. Но, кажется, мы беседуем на равных.
Несмотря на спокойный тон Кречинского, Ивану Ивановичу показалось, что тот несколько встревожился.
– Перефразируя вас, я скажу, что МОЙ тайный суд, как меч Дамокла, будет висеть над вашей головою. Согласен, легко бороться с тем, кто в тебя не верит. Но я-то в вас верю, господин Кречинский! Ваш главный козырь бит.
– Я могу вас убить, – предположил Кречинский; Аглая широко раскрыла глаза.
– Но уже есть другие, которые ЗНАЮТ. К тому же вы этого не сделаете. Не здесь и не сейчас, по крайней мере.
– Зачем же портить людям ужин, – улыбнулся Кречинский. – Вы же понимаете, что не представляете для меня опасности.
– Господин Кречинский, вы обязаны понять, что я не сам по себе сюда приехал. Не ради пустого любопытства ходил охотиться на вашу креатуру – пресловутого медведя. А уж после того, как я все узнал о судьбе несчастных де Гурси, после того, как погиб храбрый штабс-капитан Шкирятов…
– …дух мести овладел вами! – закончил Кречинский. – Иван Иванович, ну что же вы так выспренно говорите? Госпожа Мамаева так и вовсе потеряла нить разговора. Этак вы ее, чего доброго, перепугаете!
– Аглая, если тебя не затруднит, оставь нас наедине, – попросил Иван Иванович.
– Останьтесь, госпожа Мамаева! – жестко и властно произнес Кречинский.
И Иван Иванович понял, что Аглая сделает все, что ей велит демон. И самое обидное, что ничего демонического в этом почитании нет: Кречинский для нее герой, борец, а он, чиновник Рязанов, – мерзкий холуй и сатрап. Ее и привели сегодня лишь затем, чтобы посмеяться над ним… А он – чем он хотел напугать демона? «Суриозностью вида»?
Окликнув пробегавшего мимо официанта, Иван Иванович громко велел ему:
– Любезный, принесите мне водки.
Когда запотевший графинчик встал на стол, Иван Иванович понял, что момент наступил. Но его опередили люди полицмейстера: двое в черных чесучовых костюмах, выхватив полицейские «бульдоги», уже бежали к столику. Истерично завизжала женщина, где-то разбилась посуда, дробно рассыпавшись по полу.
– Вон! Все вон! – завопили сзади.
Над головой грохнуло, посыпалась штукатурка.
– Всем оставаться на местах! Лечь на пол!
Это кричал, кажется, Горбатов; Иван Иванович его не видел, полностью сосредоточившись на Кречинском. Демон застыл на месте, будучи, казалось, ошеломлен, и Рязанов прыгнул на него прямо через стол. В руке он держал то, что казалось ему наиболее уместным оружием в данной ситуации: камешки старого Овсея Цихеса – Эль, Элое, Саббаот, Адонай, Тетраграмматон. Расплеснув соус тартар, Иван Иванович сбил Кречинского вместе со стулом на пол и принялся запихивать ему в рот амулеты. Демон корчился, выказывая недюжинную силу, но Рязанов вцепился в него и не выпускал. На спину посыпался град мелких ударов – наверное, Аглая… Иван Иванович не обращал на них внимания. «Можете не носить с собою попусту эти варварские амулеты. Уверяю, меня они нисколько не беспокоят», – сказал вчера Кречинский. Стоило ли говорить об этом только ради демонстрации своего превосходства? Или демон все-таки опасался? Судя по тому, как задыхался сейчас Кречинский, как ослабли его руки, опасался, и не зря. Втискивая в хрипящую глотку скользкие от слюны камни, Иван Иванович не слышал, что происходит вокруг, и его вернули к реальности лишь выстрелы, загремевшие над самой головою. Затем кто-то потащил его прочь, ухватив за плечи.
