Как бы то ни было, жить с Фрэнком много лучше, чем с Рашем, и это главное. К чему искать смысл в тех или иных событиях? Разве что-нибудь когда-нибудь имело смысл?
Они ехали по центру Манхэттена, надолго застревая перед красными светофорами. Во время одной из таких остановок японец внезапно очнулся и принял сидячее положение. Немытый, нечесаный, с коркой запекшейся крови и пробивающейся реденькой азиатской бороденкой он выглядел ужасно. Он кивал и улыбался, благодаря за спасение. Фрэнк посмотрел на него в зеркальце и сказал, что все в порядке, что они рады его обществу, что они направляются за город. Судя по всему, эта затея пришлась японцу по душе.
Сзади кто-то бибикнул, напоминая Фрэнку о том, что зажегся зеленый свет. Фрэнк резко взял с места и сказал Пэми:
— Поговори с ним, ради всего святого. Спроси, не голоден ли он.
Какое ей дело, голоден японец или нет? И все же Пэми повернулась назад, посмотрела на попутчика и спросила:
— Есть хотите?
Японец горестно кивнул.
Пэми посмотрела вперед и сказала Фрэнку:
— Говорит, да. Он хочет есть.
— Купим где-нибудь пиццу и съедим по дороге.
Японец всполошился и принялся размахивать руками, тыча себя в горло, тряся головой и всем своим видом демонстрируя, что ему отвратительна сама мысль о еде. Пэми внимательно рассмотрела его шею и спросила:
— У вас что, горло ранено?
Утвердительный кивок.
— Не можете есть?
Печальный кивок.
Пэми вновь повернулась вперед.
— Говорит, что не может есть, — сказала она, рассматривая людей на тротуаре и по привычке вылавливая взглядом проституток.
— Придется кормить его чем-нибудь жидким, — решил Фрэнк.
Они уже достигли севера Манхэттена и оказались в районе, где жили пуэрториканцы и центральноамериканцы. Фрэнк остановил машину у боттеги и вышел на улицу, оставив попутчиков в автомобиле. У дверей заведения толклись гуляки с мокрыми от пива бандитскими усами. Они глазели на Пэми, но приблизиться не решались.
— Заразить бы вас всех, — пробормотала она.
Из боттеги вышел Фрэнк с пластиковой сумкой, набитой банками с яблочным соком, булочками, сыром и пивом для себя и Пэми.
— Напои его соком, — сказал он Пэми, усевшись в машину, — а нам сделай по бутерброду.
Пэми исполнила поручение, и во время следующей остановки на красном светофоре японец опасливо поднес банку к губам. Его лицо скривилось от боли, но он все же сумел проглотить немного сока — остальное вытекло у него изо рта, — и, судя по всему, остался доволен.
Время от времени Пэми оглядывалась, чтобы посмотреть, как у него идут дела. Пока «тойота» ехала через Бронкс и округ Уэстчестер, японец выпил две банки, делая по одному болезненному глотку за раз. Покончив с соком, он откинулся на спину и принялся вертеть головой, хрипло дыша разинутым ртом.
Фрэнк ехал за грузовиком, выжидая, чтобы обогнать тяжелую медлительную машину.
— Как там наш приятель? — спросил он.
Пэми посмотрела назад и сказала:
— Уже лучше. По крайней мере выглядит лучше.
Потом она вновь повернулась вперед. Вокруг расстилалась зелень, стояли большие дома, словно на северных холмах Найроби, где проживали состоятельные люди, только зелень здесь была гуще.
Фрэнк обогнал грузовик и посмотрел на японца в зеркальце.
— Лучше, говоришь? — спросил он. — Этот парень похож на собаку, упавшую с самолета. — Фрэнк покачал головой и добавил, обращаясь к лобовому стеклу: — Стоило мне впервые в жизни урвать мало-мальски приличную добычу, и я тут же превратился в отдел соцобеспечения.
Пэми рассматривала толстяков, разъезжавших по собственным лужайкам на маленьких тракторах.
В первый раз за все время пребывания в Америке врач отпустил Григория из клиники на ночь. Подобное решение объяснялось тем, что отныне уже ничто не имело значения, и об этом знали все, включая Марию-Елену и самого Григория. И тем не менее, хотя надежда и была потеряна, отъезд Григория вызвал уйму хлопот. Его снабдили лекарствами, погрузили в кузов пикапа кресло на колесах, а Марии-Елене пришлось записать кучу инструкций.
Григорий, жизнь которого стремительно близилась к концу, с нетерпением ожидал путешествия, намереваясь по возможности продлить знакомство с окружающим миром. Мария-Елена пригласила Григория, потому что ее терзало безотчетное желание показать ему свою жизнь, пока он сам еще жив. Может быть, Григорий сумеет помочь ей разобраться в ее ошибках.
Им предстояла поездка в Стокбридж, в дом, который Джек оставил Марии-Елене, пожурив ее напоследок за черствость по отношению к несчастной Кейт Монро, — он не пожелал поселиться с ней в своем старом жилище; по приезде Мария-Елена приготовит обед, тщательно соблюдая запреты, изложенные в предписаниях по уходу за больным. Поскольку лестницы стали для Григория непреодолимым препятствием, он проведет ночь на диване в гостиной, а назавтра Мария-Елена отвезет его обратно в клинику. Путешествие обещало быть весьма утомительным и скорее печальным, чем радостным, но по крайней мере никаких затруднений оно не сулило.
До тех пор, пока у них не лопнула шина.
— Что там еще? — проворчал Фрэнк, завидев женщину, которая махала ему руками. За ее спиной на обочине стояла машина. В салоне виднелась чья-то фигура. Правая шина автомобиля спустила, обод колеса просел и касался поросшей травой земли. В нескольких милях отсюда «тойоту» остановила толпа демонстрантов, и пришлось закрывать лица, чтобы не дать суетившимся вокруг охранникам разглядеть себя. И вот вам, пожалуйста, очередная задержка.
— Дураки, — заметила Пэми.
— Опять придется менять шину, — сказал Фрэнк, останавливая «тойоту» возле автомобиля женщины.
— Что значит — опять? — спросила Пэми.
— Так уж мне на роду написано — шины менять, — ответил Фрэнк. Выключив зажигание, он открыл дверцу и добавил: — Остается лишь надеяться, что здесь мне дадут еще один добрый совет.
Впавшая в панику, Мария-Елена не обратила ни малейшего внимания на странную троицу, сидевшую в автомобиле и пришедшую ей на помощь. Она знала лишь, что оказалась на пустынной дороге вдалеке от автострад и Таконик-Парквей, самой оживленной местной дороги. Она не умела менять колеса, а в автомобиле сидел переданный на ее попечение Григорий.
— Мне очень неловко просить вас, — заговорила Мария-Елена, как только из «тойоты» вылез мужчина с грубым лицом.
— Ничего страшного, — хмуро отозвался Фрэнк, раздосадованный необходимостью совершить очередное благодеяние, ибо на какую награду он мог рассчитывать? На сердечную благодарность женщины, до которой ему не было никакого дела? Женщина была красивая, от ее экзотической внешности веяло какой-то сумрачной силой, но что с того? На шее Фрэнка уже висели Пэми и японец, и ему вовсе не улыбалось торчать на обочине дороги с расстроенной дамочкой. Он понимал, что происходящее сулит лишь одну награду — грязные руки. Судя по всему, мисс Экзотика не принадлежит к племени запасливых людей, и вряд ли у нее найдутся влажные салфетки.
