Ознакомительная версия.
Спустя некоторое время беспокойство улеглось, оставив, впрочем, Марию в несколько подвешенном состоянии, на которое обрекал ее новый статус вдовы-не вдовы и жены-не жены. Она практически перестала выходить из своего городского дома, ставшего для нее отныне тюрьмой и, уж во всяком случае, прекратила посещать танцевальные вечера в доме Рауфф, чего требовало если не ее внутреннее состояние, то, по крайней мере, общественное мнение, хотя сама она и считала его ханжеским. Ее одиночество лишь время от времени нарушалось верными подругами да родственниками мужа, постепенно перенявшими все дела пропавшего коммерсанта, поскольку она сама ничего в этом не смыслила, получив "образование" в университетах несколько иного рода… Но, как законная супруга она, само собой, не могла быть потеснена в правах, а посему бедность и забвение ей не грозили, что уже само по себе не так уж и мало.
Однако, с исчезновением городского коммерсанта, имевшего когда-то счастье взять в жены Марию, странные события не окончились. Субботние вечера в доме Патриции Рауфф набирали силу, становясь все более знаменитыми и известными в округе, и все больше гостей из города, в том числе достаточно титулованных и в определенной степени даже уважаемых готовы были рискнуть своей репутацией ради присутствия в одну из суббот подле блистающей грациозностью молодой хозяйки.
В лоске и пьяном веселье, сопровождающих эти оргии, внешне остающиеся, тем не менее, вполне респектабельными, мелкие события и переживания попросту тонули, не оставляя ни кругов, ни ряби на поверхности сытого довольства жизнью. Одним из таких событий стало исчезновение супруга Амалии в начале декабря, выдавшегося на удивление теплым и приветливым. Молодой человек отправился навестить приболевшего родственника, жившего милях в девяноста от деревни, обещав вернуться не позднее, чем через десять-двенадцать дней, и "не появился более на пороге, обрекая свою благоверную на долгое безрадостное существование в холодных объятиях одиночества". Это цитата из Патриции Рауфф, отреагировавшей на известие о его пропаже именно такими словами, не без толики высокопарного издевательства. Впрочем, она тут же извинилась перед Гудрун, в присутствии которой произнесла все это, сославшись на переутомление и пообещала "исправиться", чем вновь успокоила свою наивную товарку. Между тем прошел слух, что мужа Амалии видели подъезжающим к деревне как раз в тот день, когда он и должен был вернуться по рассчетам жены. Куда же он "провалился" после этого, оставалось загадкой.
Благоверный Литиции исчез в мае 1832-го, отправившись пройтись с ружьем и обещав вернуться к ужину. Ужин остыл и был выброшен, ибо никто к нему так и не притронулся, предчувствуя недоброе, что и не замедлило произойти. Так же как и в первых двух случаях, поиски ничего не дали, а в команде можно-сказать-вдов стало на одного члена больше. Патриция предложила выдавать туда членские билеты, как в элитный клуб, но, натолкнувшись на укоризненный взгляд Гудрун, расхохоталась и сказала, что пошутила.
Правда же лежала на поверхности и, если жители деревни могли ее и не заметить, то Гудрун, вхожая в святая святых юной Рауфф и знавшая поверенную ей отцом подруги тайну просто обязана была постичь истину, пусть и с запозданием. Это позволило бы ей, по меньшей мере, спасти собственную семью. Но, находясь в самом круговороте событий и, плюс ко всему, по-настоящему очарованная своей сильной, умной и невыносимо красивой подругой, молодая художница была не в состоянии разглядеть того, что творилось у нее перед глазами, которые были слепы, словно у рожденного от страдающей гонореей матери младенца. Дьявол же, напялив юбку и надев маску красавицы, откровенно глумился и над ней, и над ситуацией, и над всем миром. Трудно сказать, что творилось в черной душе Патриции Рауфф, отравленной гонором и истерзанной горем, что побудило ее превратиться из человека в монстра, не чувствующего жалости и утратившего остатки гуманности. Но свершилось то, что свершилось – истории этой было суждено стать сагой, с оглядкой передаваемой из уст в уста и обреченной существовать в вечности.
Проснувшись теплой сентябрьской ночью от жажды, Гудрун не обнаружила рядом мужа. Полагая, что тот просто вышел по нужде, она не обеспокоилась и, напившись воды, постаралась уснуть снова, невольно прислушиваясь в ожидании его возвращения. Но, когда Тапер не появился и через полчаса, Гудрун начала волноваться. От сна не осталось и следа, а волнение постепенно перешло в панику, ибо, в свете событий последнего времени, никто не мог быть спокоен за своих близких.
И снова поиски не дали бы ничего, если бы не одно обстоятельство, открывшееся несколькими днями позже. Одна из служанок деревенского кабака, та самая, что когда-то, вызванная прислуживать гостям, застала юную Патрицию в объятиях Роберта Линхофа на камне у реки и была до смерти испугана ее угрозами, провела ту роковую ночь также за пределами дома, согласившись на предложение своего жениха прокатиться в лодке по ночной реке. Опуская романтические подробности поездки, служанка поведала, что, несколько десятков метров недоезжая принадлежащего Рауфф участка берега, она вдруг услышала голоса и смех, доносящиеся предположительно со стороны черно-серого камня, среди которых она опознала голос Патриции, спутать который с любым другим было крайне сложно, и молодого Тапера, явно вторящего ведущей первую партию хозяйке дома. Слов девушка не разобрала но, помятуя о своем прошлом опыте общения с молодой Рауфф, принудила жениха развернуть лодку, дабы избежать еще одной встречи с вызывающей в ней ужас особой. Причем сам жених, вынужденный незапланированно выгребать против течения в угоду своей возлюбленной, подтвердил наличие голосов на берегу, пренадлежности которых он, правда, не разобрал.
Это решило дело. Патриции Рауфф в эти дни не было в деревне – она была в городской поездке, где ее ждали неотложные дела, как она доложила перед отъездом подруге. Но об этом потрясенная переживаниями Гудрун вспомнила лишь несколькими часами позже, когда дикое шокирующее прозрение буквально скомкало ее душу.
В очередной раз сурово настроенная толпа крестьян дружно направилась к серому дому у реки, полная решимости и на сей раз восстановить справедливость. Правда, перспектива учинить расправу над девятнадцатилетней девчонкой многим пришлась не по душе, ибо, как было справедливо указано, времена инквизиции давно остались в прошлом и излишние зверства никого не привлекали, но разобраться в ситуации и выяснить, что же сталось с молодым Тапером, желали все без исключения. Решено было пыли и грома не поднимать, но исследовать территорию на предмет наличия каких-либо улик.
Ознакомительная версия.
