Колдовство формально не выдвигалось в качестве обвинения, но упоминалось в показаниях. Сестра майора была обвинена вместе с ним в кровосмешении и колдовстве, "но особенно за беседы с ведьмами, некромантами и дьяволами". Сумасшедшая Джейн сыпала историями о домашних духах, которые, помогая ей, выпрядали "необычайное количество пряжи быстрей, чем это могли бы сделать три или четыре женщины". Много лет назад, будучи учительницей в Далкейте, она продала свою душу дьяволу, проговорив в присутствии маленькой женщины: "Все мои беды и горести, убирайтесь за дверь!" В 1648 году они с братом "ездили из Эдинбурга в Муссельбург и обратно, в карете, запряженной шестеркой лошадей, которые казались огненными". Джейн представила в качестве улики трость майора, сделанную из терновника и украшенную резными головами. После этой подсказки окружающие вспомнили, что Вейр всегда держался за свою палку во время молитвы, как будто хотел получить вдохновение от дьявола.
Главным показанием против Вейра было его собственное признание и показания свидетелей о том, что он делал подобные признания в их присутствии. Однако, его золовка Маргарет показала, что, когда ей было 27 лет, "она видела майора, своего шурина и его сестру Джейн, лежащих вместе в амбаре в Бикет-Шоу, и ещё видела их вместе нагими в постели, и что она, находясь этажом выше, слышала, как кровать тряслась, и слышала неприличный разговор между ними". Майор признался в скотоложстве с кобылой и сказал, что одна женщина видела его в это время и подала жалобу, но никто не поверил ей, и она была "проведена по городу Ленарку и высечена общественным палачом за клевету на такого замечательного человека".
Большинство судей признали майора виновным. Джейн Вейр была признана виновной единогласно.
Майор был удушен и сожжен недалеко от Эдинбурга 11 апреля 1670 года, а его сестра Джейн — на следующий день на Зеленом рынке в Эдинбурге. На лестнице она обратилась к собравшимся: "Я вижу большую толпу людей, пришедших сюда сегодня поглядеть на смерть бедного старого, несчастного существа, но считаю, что немногие среди вас скорбят и плачут о поруганном Писании".
Это событие было запечатлено во множестве памфлетов и личных дневников, и продолжало обсуждаться, по крайней мере, все последующее столетие. Дом Вейров в Эдинбурге не был заселён и стал источником для многих рассказов о духах и таинственных происшествиях. Видели, как экипажи призраков подъезжали к его дверям, чтобы унести майора и его сестру в ад. После того, как дом оставался незанятым более столетия, одна совсем бедная пара соблазнилась низкой рентой и, к удивлению всего города, въехала туда, но на следующее утро они сбежали, утверждая, что, когда они лежали в постели, к ним подошёл теленок и поглядел на них. "Замечали, что его дом, покинутый всеми людьми, иногда в полночь наполнялся светом и странными звуками танцев, воем и шумом прялки. Некоторые даже иногда видели, как майор около полуночи выходил из дверей, садился на лошадь без головы и скакал галопом в вихре пламени".
Дом Вейров оставался пустым ещё пятьдесят лет. Незадолго перед его сносом, не позднее 1830 года, сэр Вальтер Скотт настаивал, что нужно сохранить этот старый дом как пример народного воображения: "Каким же смельчаком был тот, кто осмелился приблизиться к мрачным руинам, рискуя увидеть, как майор бродит по старым комнатам или услышать жужжание некромантического колеса, которое создало его сестре славу великой прядильщицы…".
Гиллель долго сидел, словно оглушённый, обдумывая прочитанное. Если это было правдой, если такой человек мог прожить 70 лет, значит… нет, не пуритане лицемерны. Из частных посылок не следует делать общих заключений. Но если такой человек мог, постоянно лицемеря, прожить 70 лет, то дьявол, безусловно, существует, господа!
Но если он, будучи исчадьем ада, он мог почувствовать "дурное расположение духа вследствие уязвления совести" после 70 лет беспутств, то значит… значит Бог тоже существует несомненно…
Заседания Общества изучения древностей, исправно посещавшиеся Хамалом, проходили в небольшой аудитории в Южной галерее. Впрочем, несмотря на незначительные размеры, она никогда не заполнялась до отказа, — здесь редко собиралось больше двадцати слушателей.
На первое февральское заседание Хамал пришёл вместе с Ригелем, но, войдя в аудиторию, они обнаружили среди студентов Невера и Риммона. Нергала, и в самом деле, не было.
— Основной принцип богословия, без которого немыслимо богопостижение, есть готовность исследователя мыслить о Боге достойно. — Рафаэль Вальяно, стоя на кафедре в своей старой потрепанной мантии, походил на апостола Иоанна кисти Якоба Иорданса. Свет из узких высоких окон струился прямо на лицо профессора, и Риммон впервые отметил про себя, как он необычайно, иконописно красив. Отметил Сиррах и ещё одну странность — в тёмной аудитории с появлением Вальяно стало светлее, хоть день клонился к вечеру.
— Критерии достоинства мышления подразделяются на отрицающие — апофатические, и утверждающие — катафатические. Первые основаны на категорическом недопущении в любом суждении о Боге пошлости, низости и кощунства. Суждение, наделенное этими предикатами, — не может быть истинным. Позитивные же критерии базируются на принципе соответствия богословских воззрений принципам Божественности, то есть Благу, Истине и Красоте. Несоответствие им в самой ничтожной степени также лишает суждение о Господе достоверности. — Вальяно говорил размеренно, слегка чеканя слова. — При этом важно помнить, что человек в его несовершенном, падшем состоянии, не всегда может верно обозначить — что есть подлинные Благо, Истина и Красота. Только тот, кто наделен Высшим умом и Истинным сердцем, способен не заблуждаться на божественных стезях. Критерий понимания — слова Писания. Человек, соотнося свои суждения о Боге с определениями Писания, легко может выявить степень своей духовной помрачённости, если обнаружит, что между ними нет полного тождества.
Хамал, закусив губу, внимательно слушал. Риммон почесывал кончик носа концом гусиного пера, Невер и Ригель кивали.
— Многие — продолжал Вальяно, — пытаются, изнемогая, постичь Божественную сущность, не оценив предварительно степень собственной духовной чистоты. Результатом подобного недомыслия всегда будет непонимание Истины. Проще говоря, любой пошляк, негодяй и святотатец может умничать о Высшем, как ему угодно. Не может он только одного — добиться соответствия своих суждений Истине.
Правда, следует отметить, — профессор на мгновение опустил глаза, — что и сама Истина, достойно мыслимая как одушевленная и мыслящая Личность, не допускает к познанию Себя пошляков, подлецов и святотатцев. Совершенная хотя бы однажды и нераскаянная подлость закрывает человеку все пути богопознания.
