На берег ручья лениво выполз двухметровый аллигатор.
«Симпатичный тритончик, — усмехнулся незнакомец. — Но что-то меня волнует. А, его спина. Видимо, очень крепкая кожа. Если мне понадобится далеко идти и взять с собой еду… Из такой кожицы можно изготовить хорошую сумку для бананов — ни за что не разорвётся». Он перешёл ручей по аллигатору, как по мостику, — щитки на шкуре неприятно врезались в босые ноги. Рептилия повернула голову и посмотрела вслед. Обладай крокодил речью, он сказал бы очень многое. А может, не тратил бы слов понапрасну, а взял бы и с удовольствием перекусил наглеца пополам, но… Вдруг тот набросится на него в ответ? Нет уж. Погрузив хвост в ручей, аллигатор аналогично задумался о несовершенстве сотворённой Земли. Ещё недавно он боялся даже белочек — пока не выяснил, что они беспомощны, имеют возбуждающе хрустящие косточки и нежны на вкус. Но это существо… Оно настораживает. Крокодилу невесть почему чудилось: двуногого монстра стоит бояться. Кто его знает, вдруг в далёком будущем этот недомерок станет разводить его собратьев как бессловесный скот, дабы сдирать с них шкуры, превращая кожу в сумки для своих самок и покрытия их ступней. Аллигатор в ужасе клацнул зубами.
Нет-нет, привидится же такое.
…Незнакомец шёл дальше. Он столкнулся со стайкой страусов, обогнул сонного тапира и спугнул стаю краснохвостых попугаев. «Очень мило, — подумал он. — Жаль, что возможность запечатлеть этих прелестных созданий существует только в моей памяти. Джунгли прекрасны ночью». Путешественник вновь поблагодарил Отца за возможность видеть в темноте. Иначе он не нашёл бы того, что сейчас ему нужнее всего. О, наконец-то. Искомая поляна в окружении кокосовых пальм, с земляничными кустиками, выглядывающими из-под листьев папоротников, радующая ароматом диких цветов. Первозданная в своей красоте. Послышался треск гремучих змей — не слишком разбиравшихся, для чего им надо трещать. «Какое у Него воображение, — мысленно восхитился незнакомец. — Интересно, удалось бы сотворить такое мне, попади я хоть единожды на Его место?»
— Надеюсь, за тобой никто не следил?
Тихий голос доносился из мангровых зарослей. Путник улыбнулся — до ушей.
— Нет, конечно же. Думаю, у нас есть время до самого утра.
Она вышла навстречу — полностью обнажённая. Облизнула припухшие губы.
— Отлично, — сказала девушка. — Значит, мы снова найдём себе занятие по душе.
Подойдя вплотную, она прижалась к нему. Тело человека сотрясла дрожь.
— Что ты хочешь узнать сегодня? — спросила она.
— А… — У него словно ком застрял в горле. Хотя, двигаясь сквозь тёмный лес, он представлял себе десятки разнообразных картин — что они делают, где именно и сколько раз подряд.
Девушка знала — он всегда стеснителен и заторможен.
— Ладно, — усмехнулась она. — Позволь мне выбрать.
…Как обычно, она выбрала лучшее. Он не ведал, как называть её действия, но всё было за пределами ожиданий. Яростное сплетение тел, сладострастные стоны, краткий отдых и новый всплеск сумасшедшего наслаждения. Под тяжестью тел хрустели панцири улиток, а гремучие змеи отползли на край поляны, впав в состояние первобытного страха. В такие моменты ему искренне хотелось умереть. Ведь, наверное, лучше уже никогда не будет.
Он был прав. Но ошибался в другом факте — в том, что за ними никто не следил…
Глава 3
Станция «Люциферская»
(Москва, 12 сентября 1812 г.)
…Демон с любопытством рассматривал подошедший к перрону поезд. Паровоз из хромированного металла, мощно загудев, выпустил к потолку станции столб белого пара. Стало душно, как в бане, — по кафельной плитке поползли капельки воды. Стены метро украшала роспись по мотивам «Ветхого Завета»: особо художникам удались масштабные сцены в центре зала — уничтожение Господом Содома и Гоморры. Бог проливал огонь и серу с небес, жители паскудных городов горели заживо, праведник Лот со своим семейством бежал куда глаза глядят. Агарес с приятной лёгкостью осознал: в прежние времена его бы тут так расколбасило разрядами молний, что после даже массаж в исполнении десятка голых восемнадцатилетних сатанисток вряд ли бы помог.
Двери бесшумно раскрылись. Братья влезли в овальный вагон, еле протиснувшись среди плотно стоящих пассажиров, и разом окунулись в запахи пластмассы, пота и пороха. Демон отметил: это не сильно удобный вид транспорта.
— А почему мы не взяли извозчика? — поинтересовался Агарес.
— Пробки, — кратко ответил Аваддон. — Странно, что они их так называют, да? Воображение сразу рисует улицу, забитую горами пробок из-под шампанского, где безнадёжно увязли повозки с предсмертно ржущими лошадьми. Скажу тебе как на духу, пусть я, само собой, до безумия рад победе сил добра, прежний мир имел свои плюсы. Там, по крайней мере, повозки по всем проспектам ездили совершенно свободно.
Демон мрачно кивнул. Спина по причине наличия крыльев страшно чесалась, а одежда — тёмно-синие штаны из грубой ткани и цветастая рубашка (плюс ангельский форменный хитон в качестве нижнего белья) — заставляла его чувствовать себя дрессированным верблюдом, на чью спину бросили тесную попону. Аваддон облачился в деловой костюм кремового цвета, глаза ангела скрывали большие тёмные очки. Пассажиры не особенно утруждали себя эмоциями, они ехали молча, уткнувшись в телефоны и планшеты. Лишь на двух французских полицейских в отглаженной форме, оживлённо беседовавших у схемы метро, люди поглядывали с некоторым раздражением.
— Я смотрю, простонародье французов и в этой реальности не любит, — заметил Агарес.
— Ты же знаешь, — сказал Аваддон, — тут исторически в гробу видели представителей власти, какой бы она не была. А эти ещё и иностранцы. Вечерами жандармы опасаются в метро ездить: можно нарваться на партизан из байкеров Давыдова и по роже огрести совсем не по-французски. Даже пакет из «Ашана» — и то держать небезопасно. Хотя под Наполеона одеваться любят. Глянь, сколько народу тусуется в фальшивых «сюртуках от Диора», а у каждой второй девушки — поддельная сумочка «Луи Бонапарт». [4]
Агарес промолчал. Голову не покидала мысль, что он сошёл с ума или на худой конец впал в беспамятство на конопляном поле. В то же время от его внимания не ускользнуло — ни на одном из пассажиров не было крестов. Это вселило в демона слабую, но надежду.
Название станций объявляли по-русски и по-французски.
