Не могу побороть любопытство — и мы с несколькими парнями заглядываем в здание, где стоял до поры до времени нам на беду зомбячий засадный полк. Ничего интересного, кроме обглоданных костей и обгрызенных частей разрозненных скелетов — человеческих и собачьих… Зря совались. Но это мы зря, у саперов другое мнение.
Уйти сразу не удается — все трое саперов с колоссальным интересом осматривают рухнувшие ворота и места подрывов. Причем седоватый ухитряется залезть довольно высоко, двигаясь неожиданно проворно для своего возраста, и что-то там нашел интересное для себя. Вижу, что он показывает товарищам какие-то не то проволочки, не то тонкие детальки…
Ну, хорошо хоть им польза какая-то — на территории завода по предварительным данным минимум еще в трех местах сидят такие же засадные полки — и черт их знает, сколько всего морфов и шустеров. Ворота-то там подперли, но все равно разбираться надо.
Ребята уже собрали то, что получилось собрать, выдергивая автоматы из под тел. Из бронетехники сформировали колонну — два БТР, две МТЛБ и БМП[4].
Еще одна БМП сдохла — завести не удалось и БТР с работавшим все это время мотором остался без горючки. А у нас с собой бочек не оказалось. Потому сняли, что не привинчено — в частности боезапас — и вывели из строя на всякий случай бортовое вооружение.
Медленно выкатываемся по расчищенной дороге.
Нормально управляются два БТР и Вовкина маталыга. Остальные две коробочки едут крайне неуверенно и пешие стараются от них держаться подальше.
Ильяс нервничает — мое напоминание о необходимости осмотра других цехов встречает раздраженным бурчанием. Приходится надавить. Это раздражает его еще пуще.
— Фигня, Ильяс. Никому ничего мы не отдадим. То, что наше — то наше — нащупывает причину волнения Андрей, внимательно наблюдавший за нашей перепалкой.
— Ага! А увести как? Нет у нас водмехов[5]. Так поставить — сопрут и фамилии не спросят — тут всякие шляются.
— Упреют таскавши.
— Ну да, говори — с утра военные опять припрутся — им эти коробки запонадобятся. Хотя бы для охраны супермаркетов. Значит хай будет. И что ты им скажешь?
— Утро вечера мудренее. Побросали технику — значит пролюбили — меланхолично, как и положено настоящему снайперу, отвечает Андрей.
— Не плюй в колодец, Андрюша — вылетит — не поймаешь. Они КАД контролируют — а нам там еще ездить придется — огрызается Ильяс на слова коллеги.
— Знаешь, мне кажется не о том переживать надо.
— А о чем? О мировой скорби? О том, что в 2012 году астероид может прилететь?
— Выдохни! Сейчас технику подгоним к медпункту, оставим под присмотром наших, проверим пустые цеха — дальше видно будет.
— А да ну тебя! Если прохлопаю сейчас трофеи — век себе не прощу. А уж Николаич — тем более.
Тут новый командир прав на все сто. Заболевший Николаич будет поминать своему сменщику такой провал долго.
Пока наши разбираются с собранным трофеем, успеваю заскочить на кухню — опять повару что-то запонадобилось, о чем сообщила все та же тощенькая девчонка, от которой уже пахнет густо соляркой — видно заняла место истопника. Ну да солярка — не ацетон, потерпим. Еще девчонка ухитрилась перемазаться сажей, но зато кожа порозовела, не такая восковая, как была совсем недавно — видно подкормил повар помощницу.
— Я собственно хотел с вами посоветоваться — начинает толстяк.
— Слушаю вас — не менее политесно отвечаю я.
— У меня кончились консервы и манка. Принесли небольшой мешок картошки. Варить просто картошку — смешно, очень уж мало. Чистить некому и нечем. Вы не могли бы сообщить командованию, что нужны продукты и знаете — чтоб вас всякий раз не дергать — связь бы неплохо организовать.
— Хорошо, это сделаем.
Тут я вспоминаю рассказы нашего преподавателя, отработавшего лет тридцать в Заполярье и предлагаю повару раздать картошку, чтоб особо настырные клиенты ели ее потихоньку сырьем — из расчета полкартофелины на нос в сутки.
— Как витамин "С"? — схватывает повар суть.
— В точку.
— И помогает?
— Наш преподаватель так успешно от цинги лечил.
— Хорошо, попробую — усмехается печально толстяк.
— Ждете, что утром бедлам начнется?
— Да. Неясно, по какому пути эта публика пойдет.
— Да уж, путей много.
— Нет, тут вы не правы. Путей мало. Всего три.
— Мало?
— Конечно. Вот послушайте, это еще Гумилев написал.
И толстяк-повар с чувством декламирует:
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет.
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, всевидящим богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры,
Или в заводи тихой реки, —
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не уйдешь от той доли кровавой,
Что земным предназначила твердь,
Но молчи: несравненное право
Самому выбирать свою смерть.
— Собственно Гумилев тут во-первых сказал, что мы все умрем. И что дальше? Смысл-то декламировать?
— Смысл как раз глубокий. Человечество выживает уже много тысячелетий — и принципы выживания не изменились с древних времен. Три способа поведения для того, чтобы выжить.
— Не маловато получается — для всего-то человечества?
— В самый раз. Только три — и вы не сможете упомянуть четвертый.
— Тогда перечисляйте!
— Запросто. Первый — Конструктивный. Для выживания люди организуются в общество, создают себе защиту, обеспечивают себя продуктами, создавая их, созидая себе жилье, обеспечивая будущее своему потомству — и давая себе спокойную старость, завязывая торговые и родственные отношения с соседями.
— Ну, предположим.
— Второй — Деструктивный. Создается банда, для того, чтоб — не созидая своего отбирать чужое и жить за счет бедолаг, оказавшихся рядом.
— Так. А третий?
— Изоляционистский. Удрать подальше и жить отшельником. Выживать не в группе, а в одиночку.
— Это как Сергий Радонежский?
— Отнюдь, как говаривала незабвенная графиня. Он не выживал в отшельничестве — он Веру искал. В смысле — постигал религию и самосовершенствовался. Постиг — вышел к людям. Если уж вам так нужен живой пример — так больше подходит семейство Лыковых.
— Ну да, ну да… Живой пример тому — ныне покойный Иван Иванович…
