– Что у вас с волосами? – удивилась я.
– Это парик, – призналась Альбина. – И скажу тебе: нет ничего противнее, чем мокрый парик! Уж лучше совсем без него.
Мокрые волосы сползли с головы Альбины, которая оказалась совершенно гладкой, как шар для боулинга. Это повергло меня в лёгкий шок. Проведя по ней ладонью, Альбина усмехнулась:
– Да, я ещё и лысая. Врачи не могут назвать точной причины, почему у меня выпали волосы. Я начала их стремительно терять после того случая. Ничего не помогает – ни витамины, ни мази, ни иглоукалывание с пиявками. Когда я была ещё не совсем лысая, одна моя знакомая посоветовала мне несколько раз подряд побрить голову: это якобы может стимулировать рост волос.
– Ну, и как? – спросила я.
– Результат ты сама видишь, – ответила Альбина. – С каждым разом волос отрастало всё меньше, а потом их вообще не осталось. Я потратила кучу денег на разные средства, но ничего не помогло.
Держа на коленях мокрый, похожий на дохлую кошку парик, Альбина сидела на скамейке, нервно трогая гладкий затылок.
– Ну вот... Теперь ты видишь меня такую, как я есть на самом деле, Настенька. Я чудовище... А ты красавица.
Я подошла и положила ладонь ей на макушку.
– Я совсем не красавица. И ты тоже не чудовище. – Погладив её по голове, я добавила: – А мне так даже нравится. Тебе нечего стесняться, у тебя очень красивая форма черепа. Без волос тебе тоже идёт.
Альбина поднялась на ноги, одновременно заключая в объятия мою талию. Её лицо было очень близко, и у меня в животе тепло ёкнуло ожидание: сейчас она меня поцелует, подумала я. Но Альбина, видимо, решила, что на сегодня с меня хватит, и только прижалась щекой к моему виску.
– Такого мне ещё никто не говорил. Что ж, может быть, ты и права... Но в одном ты ошибаешься, малыш. Ты красавица. Ты самая прекрасная девушка, которую я только встречала в своей жизни.
Наверно, я стояла бы так с Альбиной целую вечность, щека к щеке, в кольце её рук, посреди бушующей грозы, но у неё зазвонил телефон.
– Всё нормально, Рюрик. Нет, почти не промокли. Мы в беседке, пережидаем грозу. Придём, как только кончится.
Когда гроза кончилась, мы пошли по мокрой аллее, держась за руки. Альбина несла вымокший парик в руке, и я поглядывала на её круглую гладкую голову. Меня тянуло снова дотронуться до неё, и я погладила её по затылку. Она чуть повернула лицо в мою сторону, улыбаясь.
– Мне нравится, когда ты гладишь мне голову. Из твоей руки как будто струится добрая энергия. Мне очень хорошо... Погладь ещё.
Мы остановились, и я несколько раз погладила её по голове, а потом мы снова обнялись посреди пустой аллеи. Вздохнув, Альбина проговорила:
– Я не хочу с тобой расставаться. Скажи, я могу хоть на что-то надеяться?
Я пожала плечами:
– Надеяться не запрещено.
Альбина остановила меня.
– Нет, серьёзно. Наскочив на мою машину, ты ворвалась в мою жизнь, в мои мысли, в мою душу и натворила там столько изменений, что по-прежнему жить я уже не смогу. Я не хочу тебя напугать, не хочу оттолкнуть, но ты видишь, какая я...
– Ты не хуже других, – сказала я. – А может, и получше некоторых. Знаешь, я тобой восхищаюсь. После того, что с тобой случилось, ты не опустила рук, не стала унывать и жалеть себя, ты стала жить дальше и преуспела. Ты просто молодец. А личная жизнь... Она обязательно наладится. Найдётся человек, который полюбит тебя именно такой, какая ты есть, ты обязательно встретишь свою половинку. Неважно, мужчина это будет или девушка, главное, чтобы было настоящее душевное тепло и взаимопонимание. И верность, и умение прощать и принимать человека таким, какой он есть, без попыток его переделать. Ты достойна этого...
– Настенька... – перебила она, кладя руки мне на плечи. – Не надо, не говори всего этого. Скажи мне только одно: ты не будешь против встретиться как-нибудь снова?
– Я не против, – сказала я. – Давай встретимся.
14 октября.
Возле подъезда останавливается знакомый джип. Широкоплечий и коротко стриженый: Рюрик. Задняя дверца: стройная нога в высоком сапоге, блестящая кожа, блестящий металл. Рука в тугой перчатке, чёрная шляпа, блестящий щиток тёмных очков.
Слыша писк домофона, стаскиваю рубашку, натягиваю джинсы. Нажимаю кнопку:
– Да.
Холодный мужской голос:
– Открывай, это Альбина Несторовна.
– Входите.
По лестнице – шаги двоих. Я натягиваю футболку и, не дожидаясь звонка, открываю дверь. По перилам скользит её рука в тугой перчатке, подбородок приподнят, рука Рюрика страхует под локоть. Она в облегающих чёрных брюках и высоких изящных сапогах, в кожаном плаще, из-под шляпы видны волосы светло-каштанового парика.
– Всё, Альбина Несторовна, площадка. Дверь.
На ходу стягивая перчатки, она перешагивает через порог, отрываясь от страхующей заботливой руки Рюрика. Замирает, протянув вперёд руку:
– Настенька…
Я прижимаюсь к ней, обнимаю, уткнувшись в пахнущий духами шарфик. Сердце нежно содрогается, истекая сладкой болью.
– Аленька, прости меня, пожалуйста. Я очень тебя люблю…
Её чуткие пальцы зарываются в мои вымытые волосы, губы тепло щекочут висок:
– Господи, малыш, как ты меня напугала! Рюрик, посмотри, что у неё там!
Нимало не церемонясь, верный Рюрик обходит квартиру, заглядывает в ванную и сообщает:
– Тут полная ванна воды и нож рядом. На зеркале записка: «Папа, прости меня. Я очень тебя люблю, но больше так не могу». На кухне пустая упаковка из-под таблеток.
– Что за таблетки? – Её голос сдавлен и глуховат от тревоги, но рука крепко обнимает меня.
– Нурофен, – читает Рюрик на упаковке.
– Настенька, что это?
Я глажу её плечи, щёки, льну к ней всем телом.
– Это пустяки… Обезболивающее.
– Ты что, проглотила всю упаковку?
– Аля, не волнуйся, ими нельзя отравиться… Их в упаковке было всего двенадцать. Меня стошнило… И они вышли. Ничего страшного, только немножко спать хочется.
– А ванна, нож, записка? Что всё это значит? Ты что… Ты что собиралась сделать?! – Она встряхивает меня за плечи, потом прижимает к себе и гладит по голове. – Господи, дурочка моя… Ох, дурочка. Ну, зачем, зачем? А обо мне ты подумала?
– Аля, прости меня, – всхлипываю я. – Я тебя очень люблю… Я больше не буду.
– Всё, Рюрик, выйди, – говорит она. – Жди в машине.
– Сколько вас ждать?
– Не знаю. Сколько надо, столько и жди.
Рюрик уходит, прикрыв за собой дверь, а Альбина прижимает меня к себе и всё гладит, гладит по волосам. Мы молчим. Я плачу, но это хорошие слёзы: они от любви.
