«Великолепно», бормочет Вилок. Чувствовать как Вилок дышит в ухо для Вилли было противно — фактически невыносимо — но он не собирается доставлять удовольствие этому копу отодвигаясь хоть на миллиметр. «Старый пердун расплакался. Хотя я уверен ты все сам видел. Ну ты и мастак поболтать, Вилли!»
Вилли промолчал.
«Так что есть военный госпиталь 'Бордель'?», спрашивает Вилок, «Прям местечко для меня. Ты где об этом вычитал, ты, Солдат Удачи?»
Женская тень, темные очертания в вечернем полумраке, наклонаяется над чемоданом и что‑то бросает туда. Рука в перчатке касается руки Вилли и быстро пожимает ее, «Благослови вас Господь!»
«Спасибо, мадам.»
Тень исчезает. А дыхание в ухе Слепого Вилли остается, «У тебя есть для меня что‑нибудь, парень?», шипит Вилок.
Слепой Вилли достает из кармана пиджака конверт. Тычет им в разные стороны. Конверт исчезает из его руки, как только Вилок хватает его.
«Ты, говнюк! Сколько раз тебе говорил — не в открытую! Не в открытую!», в голосе копа слышны нотки паники и злости. Слепой Вилли снова молчит — он сегодня утром не слишком разговорчивый.
Через какое‑то время Вилок спрашивает: «Сколько?»
«Триста. Триста долларов, офицер Вилок.»
В ответ наступает тишина и офицер отступает на шаг от Вилли. Слепой Вилли благодарен за эту маленькую любезность. «Это хорошо», наконец говорит Вилок, «На этот раз. Но грядет новый год, дружок! И твой товарищ Джаспер — Лучший Коп имеет кусочек земли за городом и желает построить маленькую дачку. Понял? Так что цена ставки поднимается.»
Слепой Вилли молчит, но слушает очень внимательно. Если это все, то будет все нормально. Но по голосу Вилока он чувствует — это еще не все.
«Если честно то дача не так уж важна», продолжает Вилок, объясняя Вилли всю ситуацию, «Важно то, что я должен получить компенсацию за общение с таким жалким говнюком как ты». В его голосе слышится настоящий гнев. «Как ты можешь этим заниматься? Даже в Рождество! Черт, я не знаю! Попрошайки это одно, но ты….ты ведь такой же слепой как и я!»
О, да ты еще незрячее чем я, думает Слепой Вилли, но по — прежнему хранит молчание. «А дела у тебя идут хорошо, так ведь? Может не так хорошо как у сосланного на задворки копа. Штука в день на праздники есть? Две штуки?» Он называет меньше, чем есть на самом деле, однако Вилли, естественно его не исправляет. Эта ошибка в подсчетах, словно музыка для него. А так же это ясно говорит что его соглядатай пока еще за ним не следит, по крайней мере не близко и не часто. Но ему не нравится злость в голосе Вилока. Злоба это как неизвестная карта в покере.
«Ты слепой не больше чем я!», повторяет Вилок. Кажется что это предположение ему очень понравилось. «А знаешь что, приятель? Мне следует как‑нибудь вечером проследить за тобой. Посмотреть в кого же ты превращаешься вечером.» На мгновение Вилли перестает дышать, но тут же выдыхает.
«Вы этого не захотите делать, офицер Вилок», говорит он.
«С чего бы это? Почему нет, Вилли? Почему? Ты беспокоишься о моем благосостоянии, да? Боишься что грохну курицу которая несет мне золотые яйца? Эй, да 36 сотен в месяц это пыль по сравнению с благодарностью или даже с повышением!», он останавливается и когда снова говорит в его голосе слышна мечтательная нотка, что Вилли кажется особенно пугающим, «Про меня напечатают в „Пост“ — ГЕРОЙ — ПОЛИЦЕСКИЙ РАЗОБЛАЧАЕТ БЕССЕРДЕЧНОГО ЖУЛИКА НА 5–ОЙ АВЕНЮ!»
«Про вас может и напечатают в „Пост“, но повышения не будет, и никаких благодарностей. По правде, вы, офицер Вилок, окажетесь на улице в поисках работы. Возможно вы не все понимаете в секретных делишках — человек который берет взятки нигде не нужен.»
Наступила очередь Вилока сдерживать дыхание. Когда он снова задышал, в ухо Вилли ворвался ураган, а губы копа почти касались шеи Вилли. «Ты это о чем?», шепчет он, хватая Вили за рукав куртки «Ты мне только скажи — о чем это ты тут, черт тебя дери, болтаешь?»
Но Слепой Вилли молчит. Руки по швам, голова немного приподнята, взгляд устремлен в темноту, которая рассеется ближе к вечеру. Лицо его почти ничего не выражает, что для многих прохожих выглядит как уязвленная гордость, оскорбленное приличие и смелость — которой хоть и мало но осталось. Вот и все, и таким его делает не только табличка или черные очки, которые, собственно и позволяли ему нормально существовать все эти годы…Вилок ошибается: он в самом деле слепой. В сущности они оба слепые.
Рука легонько начинает его трясти, только теперь это уже непросто рука, а впившиеся в рукав когти, «У тебя есть дружок? Так ведь, да, ты сукин сын? Поэтому ты так дьявольски долго трусил конвертом? У тебя дружок который меня фоткал? Да?»
Билли ничего не говорит, да и не надо ничего говорить. Люди подобные Джасперу Вилоку всегда думают о самом худшем, дай только волю. Им только нужно время чтобы это придумать.
«Ты со мной в эти игры не играй, парень!», злобно произносит Вилок, но в голосе слышно беспокойство, а когти на рукаве Слепого Вилли ослабляют хватку. «Со следующей недели начнешь платить четыреста в месяц, и если вздумаешь поиграть со мной, то я тебе покажу настоящую игровую площадку! Усек?» Слепой Вилли молчит. Удушливое дыхание в ухо прекращается и Вилли понимает что Вилок уходит. Но нет — в ушах снова шипение:
«За то чем ты занимаешься ты будешь гореть в аду!», с искренней пылкостью произносит Вилок, «Когда я беру твои деньги это грех простительный — я спрашивал у священника — но то что делаешь ты это смертный грех! Ты попадешь в ад! Посмотрим сколько милостыни ты насобираешь там!»
Он уходит, и мысль о том, что он рад бы увидеть как тот уходит, вызывает у Вилли улыбку. Она освещает его лицо словно редкий солнечный лучик в пасмурный день.
1:40 дня
Три раза он уже скручивал в трубочку деньги и складывал в потайное отделение чемодана (исключительно в целях удобства хранения, а не для того, чтобы спрятать), делая это уже наощупь. Он уже не видит денег, не может отличить сотню от доллара, но чувствует что день выдался хороший. Но это знание не приносит ему никакого удовольствия. В этом нет ничего особенного, так как Слепой Вилли не тот человек которого волнует удовольствие. Однако даже удовлетворение которое он бы почувствовал в другой день, было приглушено из‑за разговора с офицером Вилоком.
Без четверти двенадцать молодая женщина с приятным голосом — для Вилли ее голос похож на голос Уитни Хьюстон — выходит из магазина Сакс и, как много раз до этого, приносит ему чашечку горячего кофе. Еще через четверть часа другая женщина — не такая молодая и вероятно белая — приносит ему дымящегося куриного супа с лапшой в стаканчике. Он благодарен им обеим. Белая женщина целует его в щеку, называет Вилл вместо Вилли, и желает ему самого веселого Рождества. Это почти всегда компенсирует все минусы работы Вилли.
