Ознакомительная версия.
— Да никем особенно. Училась на четвертом курсе Университета, — сказал актер. — Исторический факультет.
— На четвертом она должна была быть в этом году, или была в прошлом, когда повесилась?
Дмитрий полистал тетрадь, рассматривая даты и щурясь, словно близорукий. Наверное, глаза устали, подумал Максим. Бессонница — не шутки. А он еще хорошо держится, хотя прошло много времени… Что же все-таки происходит?
— В этом году она бы выпустилась… по-моему, так. Раз прошлым августом у нее были каникулы, значит, это перед началом пятого курса. Судя по дневнику, Ксения не очень-то этому радовалась. Пишет, что она очень устала, что ей все надоело…
— Типично для суицидника, — сказал Максим. — Кончают с собой, как правило, те, кто устал от борьбы с этим миром… Но это если была борьба.
— Вот именно, — сказал Кочнев. — Тут все сложнее. И, кстати, несколько листов из дневника потерялись. Их вырезали, будто бритвой.
— Ну, не понравилось то, что было написано, — предположил Максим. -
Я-то уж знаю, как это делается. У этой Ксении был компьютер?
— Не знаю, без понятия.
— Если был, то почему она писала не там, а в этой допотопной тетради?
Дмитрий пожал плечами, думая о том, как множатся вопросы, как лавина вопросительных знаков захлестывает его сознание. Он уже пробовал представить себе эту девушку, но воображение ничего ему не подсказывало. И хуже всего -
Дмитрий не мог выдвинуть хорошую версию ее смерти. Страницы отсутствовали, это бросалось в глаза. Но был ли в них ключ к разгадке?
Без четко просматриваемых мотивов он не сумеет привести сюжет пьесы к логичной развязке. Ударить в грязь лицом перед приятелем-беллетристом не хотелось.
— По-моему, все это не имеет значения… Сам посуди, какая разница?
Может, и был компьютер, а может, не был. Взяла она первую попавшуюся тетрадь и начала писать. Ведь посмотри — 1997 год, это ей было пятнадцать лет! Такие тетради были еще в ходу.
Максим посмотрел на него.
— А вот для того, чтобы показать твою героиню по-разному, надо сделать отсылку к прошлому. Есть там что-нибудь о ее семье?
— Есть, немного, правда.
— Внимательно проштудируй. И следи за логикой.
— Как раз с этим и проблема, — сказал Кочнев. — Каждое утро я чувствую, как моя голова делается тяжелее, мысли путаются…
Максим видел теперь, что приятель находится на грани нервного срыва.
Его улыбающаяся депрессия была весьма красноречивой. Нервная система не может так долго выносить подобную нагрузку. Что будет с Кочневым через два или три дня? Если размышляешь над этим серьезно, становится жутко.
— Я пробовал спать в метро, садился на первый попавшийся поезд и ехал до конца, там пересаживался и двигался обратно. Думал сделать наоборот: если не могу спать дома, в спокойной обстановке, то, может, сработает среди людей… Я всячески старался. Метро не помогло. Я пробовал спать в автобусах и трамваях, да только деньги зря потратил. Кажется, уже галлюцинации начинаются.
— Какие? — По спине Максима волной прошлись мурашки. Взгляд приятеля стал пустым, нацеленным в замочную скважину, недоступную чужим глазам.
Может, он что-то там видел?..
— Пальцы, подушечки у которых сине-черные… Близко так, словно я оператор и снимаю эти руки на камеру крупным планом. Они лежат на полу, точно их кто-то уронил, кто-то, у кого нет больше сил… сопротивляться. Что это такое может быть?
— Не знаю, — сказал Максим.
— Я и ночью это видел. Как вспыхивает вдруг в голове. — Дмитрий надавил на правый висок, зажмурился. — Обрывки… яркие образы, точно клип… -
Актер тихо рассмеялся. Максим вдруг представил всю безнадежность, отчаяние, безвыходность его положения.
Все-таки, наверное, он болен, и это серьезно. Но как его убедить пойти в больницу? Ведь этот остолоп не послушает. Ему хоть кол на башке теши…
— Снотворное…
— У меня от Аллы осталась целая коробка лекарств. Антидепрессанты там тоже есть, я и их глотал — без толку. Даже как будто наоборот, силой подзаряжаюсь. Дурдом, короче говоря.
— Может, ты как раз и переборщил с лекарствами.
Сине-черные подушечки пальцев… Дело серьезное, если появились галлюцинации. Максима рылся в памяти, пробуя отыскать все, что ему известно об отравлениях, вирусных заболеваниях и психозах. Психозы часто сопровождают серьезные повреждения организма после приема ядовитых веществ. Под воздействием химикатов происходят изменения в мозге, нарушается кровообращения, отмирают клетки. А дальше — многие виды помешательства, вплоть до прогрессирующей дегенерации, в зависимости от тяжести отравления.
Вряд ли, конечно, это вызвано в случае Кочнева с приемом лекарств. Он стал пить их после начала проблем со сном. Значит, наиболее вероятная версия связана с болезнью. Тут медицинские познания Максима заканчивались. Он не писал детективов, поэтому не изучал специально ни судебную медицину, ни раздел ядов, ни то, что касалось неизлечимые и тяжелых заболеваний.
Дмитрий, кажется, уловил его напряженный изучающий взгляд, и Максим отвернулся. Достал новую сигарету.
— Может, ты и прав, — сказал он.
— В чем?
— Если мне осталось недолго, то… пьесу с твоей помощью я напишу.
Прославлюсь посмертно.
Максим улыбнулся, но внутренне шутку не разделял. Слишком велика была угроза.
Он посмотрела на черную тетрадь в руке приятеля. Тот положил ее рядом с собой на диван.
— Я не тот, кто заглядывает в конец, мне нравится ходить по новым местам, — сказал Кочнев. — Я пока только на половине.
И как же ты начал писать, если не знаешь историю до финала, подумал Максим, но смолчал. Дмитрий всегда был с неким вывихом в голове.
— Хватит об этом говорить. Если не возражаешь, я сегодня напьюсь.
Может, это поможет мне заснуть, — сказал Кочнев. — Вдруг сегодня получится.
Хорошая мысль. Максим уже заранее готовился к завтрашнему утру.
— Только убери это куда-нибудь, хотя бы в куртку. — Писатель показал на тетрадь. — И мы сходим еще за пивом.
3
Через много часов, ближе к ночи, Максим понял, что пора заканчивать. Он добрался до спальни, упал на свою кровать поверх покрывала и стал проваливаться в глубокий пьяный сон. Продвижение в глубину было остановлено позвякиванием какого-то невидимого механизма в голове. Что-то он упустил.
Помучившись, через пару минут Максим открыл глаза и вспомнил, что забыл захватить с собой попить. Ближе к утру у него всегда начиналось похмелье и самый его сильный синдром — дикая жажда, которую могло породить только пиво.
Максим поднялся. Чтобы более-менее передвигаться в стоячем положении, ему пришлось держаться за стены, и то казалось, что они все время ускользают из-под пальцев, словно живые. Дважды, когда сильно кружило голову, Максим чуть не падал в коридоре.
Ознакомительная версия.
