– Андреас с тобой работал? – тихо спросил купец.
Глаза Имме вспыхнули.
– Вы… – жалко пробормотала она.
Мужчина усмехнулся.
– Пойдем, – сказал он. – Я тебе и прошлый заказ и привез, и кое-чего нового поднабрал. Как же ты не померла тут с голоду, бедная, – добавил он сочувственно.
Воспоминание смягчило Имме.
Однако ничто не могло смягчить людей, сидевших на широких скамьях в главном зале ратуши. Следы маленьких, но очень острых зубов пятнали их лица и руки. А уж сколько укусов наверняка было стыдливо прикрыто одеждой или прическами! Дети совсем отбились от рук. Школьные учителя попали под удар первыми, но затем эти маленькие исчадия ада отказались отдавать долг уважения даже собственным родителям. Вместо мягких и свежих ручек, поп и животиков – у каждого родителя были свои излюбленные места – дети совали им под нос мерзких, противных крыс.
Жители Тотгендама были голодны, взвинчены и озлоблены.
– Вы-то, фрау Герда, и с младшенького долг уважения получали, и старшего почти до костей обгрызли, – неожиданно ясным голосом произнесла Ирена. – Я сама видела, как он весь в пластырях ходил, бедняжка. Но у нас-то все было по-другому. Отец, бывало, поучит – так ведь надо же, а то испортишь ребенка! – я до своей Лиззи ни разу не прикоснулась даже. Жалела ее, вот замуж-то выйдет… И что теперь? Получите, мама, крысу?
Фрау Ирена всхлипнула и тут же пронзительно закричала. Фрау Герда не справилась с искушением в виде аппетитного уха собеседницы, маячившего перед ней, и смачно вгрызлась в него. Фрау Ирена оттолкнула ее. Игнац, муж фрау Герды, сидевший рядом с ней, закатил Герде оплеуху. Голова фрау Герды дернулась. Но она даже не заметила, что муж ударил ее. Фрау Герда жадно урчала, пережевывая.
– Да ты совсем распустилась, – с возмущением сказал Игнац. – Извините ее, – обратился он к Ирене. – Я дома ее еще поучу. Просто мы все на грани.
Ирена спокойно обматывала ухо пластырем.
– Ничего, – сказала она. – Я думаю, фрау Герда, когда опомнится, сама предложит мне искупить свой отвратительный поступок.
Словно почувствовав взгляд Имме, Ирена обернулась. Взгляд ее скользнул по рукам молодой учительницы, крепко сжимавшим сумочку на коленях. Имме про себя порадовалась тому, что перед тем, как идти в ратушу на собрание, предусмотрительно нарисовала на запястьях россыпи маленьких красных пятнышек.
– О, и у вас то же самое. Ну да, вы же учительница… – устало-сочувственно сказала Ирена и отвернулась.
Имме перевела дух и посмотрела на трибуну. Скоро на ней должны были появиться отцы города. Они должны были успокоить горожан, объяснить им все и предложить решение проблемы.
Невнятный гул голосов заполнял собой зал, словно здесь устроили свой улей большие и смертельно опасные пчелы. Противно-сладкая вонь разлагающихся тел уверенно пробивалась из-под маски еловых, цветочных и медовых ароматов духов и дезодорантов. За высоким окном беспечно царил солнечный весенний день, яркий и неистовый.
Имме осторожно сунула руку в сумочку. Пальцы коснулись теплого меха. Имме погладила Клару. Та ткнулась ей носом в пальцы. Нос был холодный и влажный. Крыса сидела в сумочке на удивление тихо. Хотя в окружении такого количества еды Кларе тоже наверняка было сложно сдерживать свои инстинкты.
Вернувшись домой после уроков, Имме выкупала крысу с мылом. Имме смутно помнила по рассказам матери, что с животными, которых ты приносишь в дом (еще одна пленительная сказка детства: маленькое живое существо, которое ты можешь держать в своем доме), нужно поступать именно так. Затем укутала дрожащую Клару полотенцем. Насыпала песку в картонную коробку, надпись на крышке которой сообщала: «Пряное рагу Освальда». Клара тем временем выбралась из полотенца, чихнула и с любопытством огляделась. Глаза ее были что вишни, которые буйно цвели в саду за домом, одичалые и выродившиеся. На камине Клара углядела отлакированную причудливую ветку. Эта ветка была частью семейного предания. Во время медового месяца Хуана с мужем пошли прогуляться по берегу и нашли ее, полузанесенную песком. Теперь Имме подозревала, что коряга просто воткнулась матери в спину в самый неподходящий момент. Хуана была женщиной веселой. Она забрала ветку с собой, а Бамбер вычистил, высушил и покрыл ее лаком. Бамбер предлагал назвать дочь Цвейг [1] , но Хуана тогда заметила, что называть ребенка в честь найденной на песке коряги – это уже слишком.
Имме вернулась с кухни с маленьким кусочком колбаски и блюдцем воды. Клара уже сидела на развилке мертвых ветвей с таким видом, словно крысы рождены для того, чтобы жить в сухих отлакированных корягах. Имме рассмеялась и поставила угощение для гостьи на каминную полку. Клара спустилась, попила воды, с сомнением понюхала колбасу. Имме всплеснула руками – ее осенила новая идея. Имме открыла комод, достала из него лоскутки ткани и принялась шить гамачок для крысы. Работы была простой и приятной. Она отвлекала от мыслей о черном от гнева лице фрау Марты, о бездонных глазах Франка, о законе об утилизации женщин… Клара сидела на плече Имме и внимательно наблюдала за работой. Судя по запаху чеснока, исходившего от мордочки крысы, она все же снизошла до колбаски.
Когда на улице прокричали: «Общее собрание! Все в ратушу! Общее собрание!», Имме сшила уже три гамачка.
Она сняла крысу с плеча и хотела опробовать клетчатый гамачок, который только что собственноручно развесила на ветвях фамильной коряги. Клара с удивительной ловкостью вывернулась из кулака Имме и спряталась в сумочку.
– Клара, вот непослушная девчонка! – смеясь, воскликнула Имме. – Тебе нельзя со мной. Ну что ты там будешь делать?
Клара высунулась из сумочки, повела усами и очень осмысленно посмотрела на хозяйку.
– Да ну что ты, – неуверенно произнесла Имме. – До этого дело не дойдет.
Клара отчетливо пожала плечами. Имме невольно отметила мускулы, которые перекатились под покрытой белым мехом шкуркой. Сочтя дискуссию оконченной, крыса спряталась в сумку.
Теперь Имме была даже рада, что взяла крысу с собой. Прикосновение к холодному носу Клары успокоило ее.
Была ли Клара в некотором смысле лучше шила , Имме еще только предстояло узнать. Но что она твердо знала – с крысой она перестала чувствовать себя бесконечно одинокой. И это было уже хорошо.
По залу пронесся ропот – на трибуне появился докладчик, Марк Талик. Рядом с ним сидел кто-то неузнаваемый, с ног до головы покрытый несвежими бинтами. Марк Талик поднял руку. Шум стих.
– Жители Тотгендама! – звучным голосом начал Талик. – Страшная беда обрушилась на наш город. Кто виноват и что делать – вот вопросы, которые каждый из нас задает себе в это непростое время. Мы, те, кому вы доверили управлять нашим городом, не обещаем вам простых решений и легких ответов. Но некоторые из них мы уже нашли. О причинах санитарных проблем, захлестнувших наш родной Тотгендам, вам расскажет мой сын, Генрих Талик.
