Старуха развернулась и медленно, с достоинством неся седую голову, зашагала прочь.
Я посмотрел на жену. Та завороженно глядела вслед моей собеседнице.
Я сделал шаг по направлению к Александре. Второй шаг — и я уже держал ее в объятиях!
— Жена!
Она вздрогнула. Я плотнее прижал ее к себе — и она, наконец, подалась, обвила руками мою спину, притискиваясь ко мне — дрожащая, горячая — сквозь мокрую одежду. Я сразу почувствовал, как сильно соскучилось по ней мое тело.
— Любимая!
Супруга, не вынимая носа из моей рубашки и не разжимая объятий, гнусаво и глухо проговорила:
— Витя, сколько времени?
Движение ее плотно прижатых к моему плечу губ, горячее дыхание.
Не отпуская ее, я вывернул руку и посмотрел на запястье.
— Четверть до десяти.
— Боже, когда ты научишься правильно называть время? — пробормотала она расслабленно, а в следующий миг отстранилась от меня. — Нам надо спешить. После четырех начнет светать. Она сказала: ночь коротка.
— Куда спешить?
— Ты на машине?
— Да.
— Где она?
— Там, за углом.
— Пойдем, я по дороге тебе объясню.
Я торопливо зашагал рядом с ней, ловя себя на том, что теперь уже я безоговорочно доверяюсь ее пониманию ситуации.
— Я должна найти детей до того, как закончится ночь, до рассвета. Иначе не видать мне их никогда.
Я хотел было пошутить, что до четырех ночи мы безо всякой спешки успеем позаботиться минимум об одном ребенке, но вовремя прикусил язык: просто не мог так сразу освоиться с мыслью, что Александра — мать, в голове не укладывалось, что я так много пропустил из ее жизни. Ревность почему-то не просыпалась. То ли я был слишком ошеломлен, то ли радость встречи перекрывала все остальные эмоции. Хотя… Просто я чувствовал, как она мне рада, как остро она во мне нуждается, как она… хочет быть со мной.
* * *
Мы ввалились в салон автомобиля, сбрасывая с плеч и стряхивая на улицу мокрые снаружи и изнутри ветровки: ливень легко преодолел их непромокаемый защитный слой, забравшись за шиворот и в рукава.
Я завел мотор и включил обогреватель. У Александры зуб на зуб не попадал, а я, как ни странно, еще не успел замерзнуть. Скорее наоборот: наша встреча так меня взбудоражила, что впору было бы еще постоять под дождем — остыть.
Мне не терпелось узнать хоть что-нибудь об Александриных детях, но из гордости и упрямства я решил ее не торопить. Спросил коротко:
— Я правильно понимаю, что мы едем в Краснодар?
— Да, дорогой … Давай как раньше: по-английски, я соскучилась по языку. Я сейчас все тебе объясню. Сейчас…
Она напряженно о чем-то думала, но я не мог оставить ее в покое.
— Я дороги не знаю.
— Ты о чем?
— Я не знаю, куда нужно ехать, чтобы попасть на дорогу, ведущую в Краснодар.
— Ты не знаешь?! Ха! Вот мы с тобой и поменялись ролями. — Ею владело лихорадочное веселье. — А я знаю!
— Ну и?..
— Поезжай туда, откуда я пришла. Доберемся до автобусного парка, а там я как раз видела развязку со всеми указателями.
Я тронул машину с места.
Александра вдруг расхохоталась. Я вопросительно посмотрел на нее. Она, не в силах остановиться, махнула мне рукой:
— Езжай! Не обращай… вни… мания.
Я послушался, хотя поглядывал на нее с возраставшей тревогой. Она продолжала заливаться смехом. Я уже собрался остановить машину и вмешаться, когда она, наконец, преодолевая последние судорожные спазмы, заговорила:
— Ты — мой муж. А я — твоя жена. Я все это время была замужем! И я об этом не догадывалась!! Хорошо.
Она стала серьезной.
— Витя, как хорошо, что мы с тобой муж и жена! Ты меня любил, помнишь? А сейчас?
— Если бы не любил, взял бы деньги, — буркнул я, припомнив ей недавние подозрения. И тут же не удержался — улыбнулся.
— Я тебя очень ждала. Я искала тебя. Я искала тебя в каждом прохожем, в каждом первом, втором, десятом встречном. Не подумай… я не имею в виду, что… я просто всматривалась в других мужчин и думала, что, может быть, в каком-нибудь паршивеньком, плюгавеньком, робком неудачнике притаился ты.
Она рассказывала, как школьница, — торопливо, взахлеб, не выбирая слова, а бесконечно уточняя сказанное. Говорила о том, что давно продумано и прочувствовано, но никогда не произносилось вслух.
— Почему же обязательно в паршивеньком и плюгавеньком?
— Я думала, я не люблю людей. Что надо быть очень внимательной и доброжелательной. Я так боялась, что пропущу тебя, не узнаю. А оказалось, что ты — это ты. Такой, какой есть. Единственный и неповторимый. Ты — это ты, а другие — другие.
— Глубоко, — откомментировал я, чтоб не молчать.
Я слишком хорошо понимал, о чем она говорит. Со мной во время нашей разлуки происходило то же самое.
Тем временем мы подъехали к широкой, плохо освещенной площади, часть которой была заставлена автобусами. Мы сразу нашли указатель и прочитали его вместе, чтобы не ошибиться. Выбраться на нужную трассу не составило труда.
— Витюш! Объясни мне, пожалуйста, кое-что.
— Что тебе объяснить? — спросил я с легким упреком: не пора ли уже и мне услышать кое-какие объяснения?
Жена поняла намек:
— Не переживай: сейчас расскажу тебе о детях. Ничего особенного. Только скажи: как я поняла, эта купюра обладала некими весьма необычными свойствами?
Я кивнул.
— Мне всегда хватало денег на самое необходимое. Но мы не могли с тобой встретиться… Я забыла тебя. А ты помнил обо мне все это время? Ведь помнил, если искал?!
— Нет, — неохотно сознался я.
— Ах вот оно что! — сказала жена чужим голосом — отстраненным, глухим, далеким. И замолчала, ушла в себя. Как будто все поняла. А я?! Мне опять ничего не хотят объяснить?! Придется потеребить супругу!
— Странно, Аль. Купюра была у тебя, а мне тоже память отшибло. Почему?
— Потому что весь мир стал другим.
Холодок пробежал у меня по спине. Жена говорила о чем-то, что казалось ей очевидным. А мне… мне, возможно, тоже было понятно, но осмыслить это — значило прыгнуть в бездну. Я пока чувствовал себя не готовым к прыжку. В нашей совместной истории зияли сплошные провалы. Но сейчас мы были на островке счастья, и я боялся разбить его неосторожным вопросом.
Однако жена моя, похоже, ничего не боялась!
— Только я вот чего не понимаю: где, когда, каким образом ко мне попал этот неразменный пятак? И откуда взялась англичанка, его хозяйка? Ты с ней вроде как знаком?
