— Позови его, — приказал я.
— Мордмер, я прошу тебя, не вмешивай меня во всё это, — она почти застонала и была прелестна в своей беспомощности. Конечно, если кто-то дал бы себя обмануть такими простыми штучками. Но, по крайней мере, она достаточно испугалась, чтобы начать их использовать. А это уже кое-что.
— Гритта что-то там увидел, да, Лонна? Что-то, что тебе очень не понравилось. Предоставишь мне самому догадываться, или всё-таки позовём Гритту?
Я щедро долил себе вина, ибо оно было действительно вкусным. Довольно терпкое и освежающее, но не оставляющее на языке того холодного металлического привкуса, обычно свидетельствующего о том, что оно не вылёживалось в надлежащей бочке, или виноградник был плохо расположен по отношению к солнечным лучам. Я вовсе не был ценителем вин, но любил время от времени выпить хорошего напитка. Тем более, что в жизни у меня было чересчур много случаев для распития скверного пойла.
Лонна вздохнула, встала и потянула за шёлковый шнурок, висящий возле двери. Чуть погодя в комнату ввалился Гритта. Как всегда с выражением преданности и внимания на лице.
— Скажи господину Маддердину, что ты видел на пристани, — приказала она вымученным тоном.
— В смысле, тогда? — уточнил Гритта, и Лонна кивнула.
Я слушал несколько сбивчивый рассказ Гритты и мысленно прикидывал. Богобоязненный Бульсани купил шестерых молодых и красивых девиц с юга, после чего приказал поместить их на барку в порту. Маленькую барку, с командой из нескольких человек. Гритта не видел лиц этих людей, только слышал, что к одному из них Бульсани обратился как «отец». К кому бы это прелат мог обращаться аж с таким почтением? Но не это было самым удивительным. Самым удивительным был тот факт, что на одеянии этого человека Гритта разглядел в слабом свете принесённого фонаря вышитую пурпурную змею. Гритта не имел понятия, что означает этот символ. Я имел. Лонна тоже и именно поэтому так боялась. Пурпурную змею на своём гербе имел старый и чудаковатый кардинал Ингус Белдария, живущий в мрачных чертогах в каких-нибудь двадцати милях от Хез-хезрона. Кардинал славился поразительными наклонностями, и его выходки даже близкие к нему иерархи[138] Церкви оценивали как «достойные сожаления». А правда состояла в том, что Белдария был извращенцем и мучителем. Даже в наши дикие времена трудно встретить кого-то столь же порочного. Говорили, что он принимал ванны из крови некрещеных детей, в подземельях собрал удивительную коллекцию чрезвычайно интересных орудий, а когда его прихватывали приступы мигрени (что случалось чересчур часто), его боль облегчали только стоны пытаемых. При всём при этом, кардинал был милейшим старичком, с седой, трясущейся бородкой и голубыми, как выцветший василёк, слегка навыкате глазами. Я имел честь поцеловать некогда ему руку во время общей аудиенции (много лет тому назад, когда он ещё вёл приёмы) и запомнил его добрую улыбку. Некоторые утверждали, что кардинала хранит необычайно могущественный ангел-хранитель со вкусами, как у его подопечного. Но, как вы наверняка догадываетесь, мне никогда даже в голову не пришло спрашивать о подобных вещах моего Ангела-хранителя. В любом случае, если Бульсани служил кардиналу Бельдария, с тем же успехом я мог вернуться к достопочтенному Хильгферарфу и принести ему печальную весть о том, что его деньги пропали раз и навсегда. Тем самым, я сохранил бы чистую совесть, задаток в кармане и время, а также деньги на поиск этих проклятых еретиков, чего требовал от меня Его Преосвященство епископ Хез-хезрона. Я поблагодарил Гритту за рассказ, не дав понять даже движением брови, что именно я из него умозаключил. Я снова остался наедине с Лонной и вновь осушил до дна бокал. Я редко напивался, и уж без всякого сомнения не мог напиться именно сегодня. Впрочем, не было причин для беспокойства, от такого слабого винца у меня бы даже голова не закружилась.
— Спасибо, Лонна, — сказал я. — Не пожалеешь об этом.
— Уже жалею, — хмыкнула она. — Я всегда мечтала о спокойной жизни, Мордимер. Об изысканной клиентуре, красивом доме и весёлых девочках. А что имею вместо этого? Инквизитора, который допрашивает меня в собственном доме, и прелата, замешанного в сношения с самим дьяволом.
Я вспомнил, что кардинала Белдария и в самом деле называли Дьяволом из Гомолло, от названия родового поместья. Впрочем, называть его дьяволом не имело особого смысла, ибо кардинал самое большее был злобным гномом, а до дьявола ему было так же далеко, как мне до ангела. Но известно, что чернь любит яркие эффекты. Конечно, это совсем не означало, что кардинал был неопасен. Наоборот, очень опасен, если бы кто-то осмелился встать на его пути. Но своим путём, интересно, почему церковь была снисходительна к этому благочестивому садисту? Откуда у него взялись такие сильные тылы? Многие сановники за меньшие грехи получали пожизненный срок в монастыре, обычно в крепко замурованной камере, под неусыпным надзором стражи. Или им просто подавали вино, после чего они умирали от заворота кишок.
Впрочем, всё это было неважным. Не мне надлежало оценивать правильность действий Церкви относительно грешников. Я — Мордимер Маддердин — был карающей десницей Церкви, а не её мозгом. К счастью. А то, что при случае я мог соединить приятное с полезным и, служа Церкви, служить также и самому себе, было только дополнительной причиной, из-за чего я любил работу. Не говоря уже о том, что бытие инквизитора и бывшего инквизитора различается ни больше, ни меньше, чем жизнь отличается от смерти.
— Хорошо, Лонна. — Я встал с кресла, хотя сиделось в нём исключительно удобно. — Ради собственной пользы держи ротик на замке, — я приложил палец к её губам.
Она пробовала отдёрнуть голову назад, но я придержал её за волосы левой рукой. Она стояла, выгнувшись, с запрокинутой назад головой и громко сопела. Но вырваться не пробовала. Я провёл кончиком указательного пальца по её полным губам.
— Будь послушной девочкой, — сказал я, — ибо знаешь, Лонна, если я б когда-нибудь узнал, что кто-то шепнул в городе, будто Мордимер Маддердин ищет прелата Бульсани, то тогда мог бы к тебе вернуться, жемчужинка, — усмехнулся я ласково, — и знаешь, кого привёл бы с собой? — Я не ждал ответа, впрочем, Лонна была слишком напугана, чтобы что-то из себя выдавить. — Я привёл бы моего друга Смертуха, который некогда признался мне, что очень ему приглянулась одна сисястая хозяйка борделя. И он с большой охотой покувыркался бы с ней часик-другой. И поверь мне, жемчужинка, после такого опыта ты не была бы уже той же девочкой, что прежде. — Я отпустил её и дал упасть в кресло.
