Энн Райс - Мумия

Женщина задрожала, все еще зажимая уши руками. Она чуть не потеряла равновесия. Ее отбросило к каменному саркофагу, стоявшему у противоположной стены коридора. Когда пули засвистели вновь, она в ужасе завыла:

– Рамзес!

Это был вопль раненого животного.

Эллиот снова был на грани потери сознания. Он закрыл глаза и судорожно глотал воздух. Левая рука, стиснувшая трость, совсем потеряла чувствительность.

Он слышал, как охранники с шумом волокут Рамсея по лестнице. Рамзес явно сопротивлялся. Но их было слишком много.

А женщина… Она исчезла. Потом Эллиот опять услышал, как ее босые ступни царапают каменный пол. Он посмотрел сквозь стекло витрины и увидел, что она отходит в глубину коридора. Женщина шла пошатываясь, дыхание ее по-прежнему было судорожным и неровным. Она скрылась в боковой двери.

Внизу стало тихо. Очевидно, Рамзеса выволокли из музея. Но охранники наверняка вернутся сюда с минуты на минуту.

Не обращая внимания на боль в груди, Эллиот поспешно пошел по коридору и добрался до боковой двери как раз тогда, когда женщина доковыляла до лестницы черного хода. Он быстро обернулся и заглянул под выставочный стенд. Там на полу лежал сосуд, мерцающий в сером утреннем свете. Встав на колено, Эллиот ухитрился дотянуться до него, закрыл колпачок и опустил пузырек в карман.

Потом, поборов волну слабости, он начал спускаться по лестнице вслед за женщиной. Несколько раз чуть не упал – онемевшая левая нога подводила его. На полпути он увидел женщину – испуганную, шатающуюся. Одна рука ее, похожая на лапу с когтями, была вытянута вперед – словно она двигалась на ощупь в темноте.

Вдруг открылась дверь, и лестницу залил яркий солнечный свет. Вошла уборщица, на мусульманский манер с ног до головы закутанная в черное. В правой руке у нее была швабра.

Она тут же увидела двигающийся скелет и оглушительно завизжала. Швабра выпала из ее рук. Уборщица бросилась назад, к свету.

Раненое существо зашипело, потом зарычало и бросилось следом, протягивая костлявые руки, чтобы остановить этот пронзительный визг.

Эллиот торопился изо всех сил. Он не успел добраться до освещенной комнаты, как визг утих. Войдя, граф увидел распростертую на полу уборщицу – мертвую. У нее была сломана шея, из щеки вырван кусок мяса. Остекленевшие черные глаза невидяще смотрели в потолок. Существо перешагнуло через тело и устремилось к маленькому зеркальцу, висевшему на стене над раковиной.

Судорожные рыдания сотрясли женщину, когда она увидела свое отражение. Задыхаясь, дрожа, она протянула руку и коснулась зеркала.

И снова Эллиот чуть не потерял сознание. Видеть мертвое тело и это омерзительное существо перед зеркалом было выше его сил. Но жгучее любопытство, желание узнать, что же будет дальше, удержало его на ногах. Теперь ему надо призвать на помощь разум. К черту боль в груди, к черту тошноту, подступившую к горлу.

Он быстро закрыл за собой дверь. Стук двери удивил женщину. Она развернулась на пятках и снова вытянула руки – для нападения. На миг Эллиота парализовал ужас – так безобразно было это зрелище. Свет лился с потолка, поэтому картина была полной. Из полуобглоданных смертью глазниц сверкали огромные глаза. В огромной ране на боку белели голые кости. Половины рта не было, из-под обнаженной ключицы сочилась кровь.

О господи, как же она страдает! Бедное, несчастное создание!

Издав низкое рычание, женщина направилась к Эллиоту, и он быстро заговорил по-гречески.

– Друг, – произнес он. – Я твой друг и могу дать тебе убежище. – Тут память отказала ему, он забыл слова этого древнего языка и перешел на латынь: – Доверься мне. Я не позволю причинить тебе зло.

Ни на секунду не отводя от нее глаз, он потянулся к одной из черных роб, висевших на стене. Да, вот что ему нужно – именно такое бесформенное одеяние, которое носят мусульманки на людях. Оно достаточно велико, чтобы укрыть ее с головы до пят.

Эллиот бесстрашно приблизился к женщине, накинул ей на голову покрывало, обернул его вокруг плеч, и ее руки тут же поднялись, чтобы помочь ему. Она закутала лицо, чтобы не пугать прохожих.

Эллиот вывел ее в коридор, закрыл за собой дверь, чтобы не было видно мертвого тела. Сверху, со второго этажа, доносились возбужденные крики и топот. Голоса раздавались уже в комнате. Нащупав справа от себя дверь черного хода, Эллиот открыл ее и вывел женщину на улицу, где они тут же попали под жаркие солнечные лучи.

За считанные минуты они отошли далеко от здания и затерялись в огромной толпе мусульман, арабов и европейцев, в толпе пешеходов, шагающих в самых разных направлениях, несмотря на гудки автомобилей и вопли ослов, тянущих по мостовой загруженные повозки.

При звуке автомобильного клаксона женщина застыла. Увидев кативший мимо автомобиль, отшатнулась и вскрикнула сквозь стиснутые зубы. Эллиот вновь заговорил на латыни, уверяя, что позаботится о ней и найдет убежище.

Он не знал, понимает ли женщина его. Но услышал измученный низкий голос, произнесший латинские слова. «Есть и пить», – прошептала женщина, потом пробормотала что-то еще, но что – он не понял: то ли молитву, то ли ругательство.

– Да, – сказал Эллиот ей на ухо. Теперь его латынь лилась свободно, он знал, что его понимают. – Я дам тебе все, что попросишь. Я позабочусь о тебе. Доверься мне.

Но куда ее вести? Только одно место пришло на ум. Надо добраться до старого Каира. Но ведь он не посмеет посадить это существо в такси. Эллиот нанял экипаж. Женщина послушно забралась на кожаное сиденье. А что делать ему, ведь он задохнется, да и левая нога отказывается подчиняться. Эллиот поставил правую ногу на подножку и, опираясь на правую руку, забрался наверх. Потом, борясь со слабостью и тошнотой, опустился на сиденье рядом со скрюченной фигурой и, с трудом переводя дыхание, сказал кебмену, куда ехать.

Экипаж рванул с места, кебмен кричал на пешеходов и хлестал лошадь кнутом. Несчастное создание, сидевшее рядом с Эллиотом, безутешно рыдало. Лицо женщины было полностью скрыто покрывалом.

Эллиот обнял ее; сквозь тонкую черную ткань он чувствовал холод жестких костей, но не обращал на это внимания. Он крепко прижал несчастную к себе и, преодолевая тяжелую одышку, снова сказал на латыни, что позаботится о ней, что он ее друг.

Кеб выехал из британского сектора, и Эллиот попытался раскинуть мозгами. Потрясенный, измученный болью, он так и не смог найти разумного объяснения ни тем событиям, свидетелем которых оказался, ни своим собственным по­ступкам. Он знал то, что видел чудо и видел убийство, что первое значило для него гораздо больше, чем второе, что он ввязался в историю, из которой вряд ли выпутается.